Проклятье!
Рука мастера стиснула секиру. Другая, левая, проверила, на месте ли небольшой самострел.
Отпер засов, выбрался в коридор. Всё по-прежнему, из залы доносится нестройный шум голосов.
– Торфинн! Эй, Торфинн!
– Чего тебе? – Старый víkingur на своём обычном месте, за стойкой.
– Где мэтр? Где Бонавентура?
– Это ты у меня спрашиваешь? – фыркнул старик. – Где ж ему быть? Подцепил Глейсс и с ней заперся. Тешится…
– Глейсс. Ты её знаешь?
– Ну как знаю… Не так давно она здесь. Все дивились – такая красотка, ухоженная, гладкая, ну, ровно купчиха или того выше. Глаза вот красивые, словно расплавленное золото. Однако вот тут, у меня. Ходит только, понятное дело, с небедными, прочих отгоняет.
– Отгоняет?
– Угу. Решительная девка. Огонь-девка, я бы даже сказал. Славная kappi из неё бы вышла, славная воительница.
Мастер покачал головой.
Чепуха какая-то. Но… слишком заметная, слишком непохожая на других. «Глаза словно расплавленное золото». Прислужники упырей так не делают. Они-то как раз всегда серые, незаметные, сливающиеся с толпой. Исключений не бывает.
«Но что, если… – вдруг продрала мастера страшная мысль, – что, если эта Глейсс никакая не прислужница? А самая настоящая упырица?»
«Ты что? – поразился голос его рассудка. – Какая ещё упырица? Здесь, среди людей, запросто так?!»
Глас рассудка мастер успешно проигнорировал.
– Ключ, – не своим голосом приказал он Торфинну.
– Какой ключ?
– От комнаты мэтра! – яростно зашипел мастер на старика. – И не говори, что она заперта изнутри на засов! Я не я буду, если там нет соответствующего рычажка!
Торфинн выпрямился, глаза сощурились.
– Понял. Ну, только смотри, приятель, мэтр Джованни на тебя в претензии будет!
– Переживу как-нибудь, – бросил охотник. – Веди уж!
В косяке что-то щёлкнуло и хрустнуло. Торфинн поспешно выдернул ключ из потайной замочной скважины.
Мастер ударил плечом в створку, ворвался внутрь.
– Эй! – завопил скандализованный мэтр. Он пребывал совершенно обнажённым, как и его подруга, лежал на спине, в то время как Глейсс была всецело занята, как сказал бы он сам, его вирильными частями.
– Пусть выметается, – прохрипел мастер. – Ты! Собирай барахло и проваливай!
– Да что это с тобой? – мелодично удивилась Глейсс. Да, глаза и впрямь золотые…
Она, похоже, ничуть не растерялась и нимало не смутилась. Повернулась, демонстрируя внушительную филейную часть.
– Завидуешь, что ли, седой? А ты б не зыркал на меня волчарой, а подошёл бы, с подходом, с уважением, я б и тебя порадовать сумела. Люблю я это, достойных мужей радовать, – и она хихикнула.
– Проваливай. – Он задыхался от ярости. Пальцы сами швырнули на пол золотой, один из полученных от князя. – Забирай плату и проваливай!
– О, да ты, оказывается, скупостью не страдаешь, седоволосый. – Глейсс спокойно нагнулась. Кровь бросилась мастеру в голову – в конце концов, евнухом он не был, отнюдь. – Прости, дорогой, видишь, прогоняет меня дружок твой. И тебе порадоваться не даёт, и сам радоваться не хочет. Ну… я слабая женщина, моё дело маленькое – пойду восвояси…
Мэтр Бонавентура в продолжении всей этой сцены только яростно сипел, словно потеряв от гнева дар речи.
– Потрудишься объяснить?
– Потом. – Мастер не мог отдышаться. – Ты жив, это главное.
– Жив?! Разумеется, я жив! Торфинн, что с этим… чудаком?! Почему он ко мне ворвался? А ты почему ему открыл?!
– Уж больно… он… того… áhyggjur… волновался…
– Áhyggjur, видите ли! Я тебе такого áhyggjur пропишу, приятель!
– Да тише ты! Тише! Я, когда раненого обихаживал… задумался… привиделось мне… вернее, привиделась… та, которая никак не должна была бы… а потом глянь – и свеча прогоревшая уже…
– Тьфу! – Бонавентура сплюнул. – Убери его с глаз моих, Торфинн, очень меня обяжешь. А то я его точно отравлю.
– Ладно, ладно… – проворчал мастер. – Почудилось мне, Джованни, что девка-то эта… того… упырица.
– Нет, приятель, тебе точно хватит в одиночестве спать, – решительно заявил мэтр. – У тебя от воздержания ум за разум заходит.
– Ничего у меня не заходит! – зарычал мастер. – Ты что, не видишь – это не обычная трактирная девка?!
– Но-но, попрошу без оскорблений! – обиделся уже Торфинн. – Уж если какие девочки или там мальчики у меня таки сидят, так это хорошие девочки и мальчики, лучше не бывает! Другим на дверь укажу. Грязным там, оборванцам каким, с болезнями нехорошими… Ты мой трактир, приятель, не порочь!
Мастер отмахнулся.
– Не буду, не буду, не взвивайся. Просто Глейсс эта уж больно мне подозрительна. Она вообще где живёт? Сколько у тебя времени проводит? На ночь остаётся?
– Вот тоже мне, охотничек, совсем на упырях своих помешался, в каждом углу мерещатся! – подал голос недовольный мэтр. – Иди лучше спать; а мне, уж коль ты взялся так заботиться о моей, гм, безопасности, приведи другую девушку, на твой собственный выбор. У меня, гм, inanis erectionem. Так что…
Мастер только плюнул.
– В моём трактире, – внушительно заявил Торфинн, – попрошу не плеваться. А коль хочешь плеваться – так иди на улицу, и…
– Ладно, ладно, – прорычал охотник. И, выходя, хлопнул дверью так, что та едва не слетела с петель.
Девушка нашлась быстро. Правда, маленькая, худенькая, с большими испуганными глазами. Она жадно глядела на пригоршню серебра и быстро-быстро мигала.
– Господин… а… этот ваш друг… он что… ему что-то особенное подавай, да? Б-больно б-будет?
– Да с чего ты взяла? Он – да, мой друг, весёлый и щедрый, и никому он больно не делает!
Девушка сглотнула.
– Да-а… все так говорят… а потом розгами… иначе они не могуть…
Мысленно мастер пожелал высокоучёному мэтру испробовать оные розги на себе самом и как можно скорее.
* * *
Спал мастер скверно. Во-первых, постоянно думал об этой странной Глейсс. Во-вторых, думал он ней, увы, отнюдь не только и исключительно как возможной прислужнице упырей. Бюст и зад у неё, чего уж там, волновали.
Наконец, в-третьих, мэтр Бонавентура оставил новую подружку у себя на ночь и отнюдь не собирался понижать голос, издавая страстные стоны, более подходящие, наверное, спаривающемуся левиафану, выпрыгивающему в этот миг из морской пучины.
Утром, злой и невыспавшийся, мастер помогал слугам алхимика грузить носилки с учеником в дилижанс. Внутри, против всех его ожиданий, оказался настоящий покой на колёсах, совмещённый с алхимическим кабинетом. Были здесь стояки и зажимы, держатели и штативы, настоящая печь для прокаливания, с полукруглым углублением сверху – для более равномерного прогрева больших колб. Были шкафчики с алхимической посудой, специальные, напечатанные in sextodecimo для экономии места на полках книги и справочники.
