– Федор Денисович, скажи, а за что комполка Акулов так не любит органы контрразведки? Что, имел в прошлом с ними дело?
– Было такое, Егор Фомич, – глядя мимо своего командира, ответил сержант.
– Со старшим лейтенантом Хромченко, верно, не ладил? – предположил Ивашов.
– Не ладил, – согласно ответил Маслен– ников.
– Расскажешь? – попросил Егор.
– Да что там рассказывать. Таких историй, почитай, каждый, кто на фронте был, нагляделся.
– И все же…
– Дело было летом сорок второго года, – не очень охотно начал Масленников, по-прежнему глядя в сторону. – Мы только что совершили марш в Задонск, а потом нас перебросили на правый берег Дона с включением нашей дивизии в группу войск генерала Чибисова. Немцы жмут. Почти окружение. Кто отстреливается, кто петлицы срывает и партбилеты в землю закапывает… На Дону у берега и на самом берегу – трупы. И наши, и ихние… Раненых десятки и десятки солдат, если не сотни… Машин, чтобы их эвакуировать, не хватает, берут только тяжелораненых. И тут вижу: четверо солдат несут носилки, а на них майор в свежих бинтах, здоровенный такой бугай! То ли грузин, то ли армянин, а может, еще кто, не разобрать их, кавказец, в общем. Стонет, глаза закатывает, слюну изо рта пустил. Я-то значения не придал, мало ли чего! Таких раненых по всему берегу полно, на всех и не насмотришься. А вот Василий Иванович заметил. Подошел к солдатам, представился и спрашивает: «Куда, дескать, товарищ майор ранен?» «В грудь», – отвечают солдаты, а сами глаза отводят. А на бинтах майора – ни пятнышка крови. «А ну, сымайте с него бинты! – приказывает солдатам Хромченко. – Посмотреть хочу!» Солдаты артачиться начали: как это, раненого майора разбинтовывать, дескать, он едва дышит. А Хромченко упрямый был, всегда на своем настаивал, пока не добьется, не отступит. Пистолет достал, затвор передернул и на солдат направил. «Сейчас я вас, – говорит, – за неисполнение приказа расстреляю! Кто, дескать, первый?» Ну, сняли солдаты бинты, а на майоре никаких ран и нет. Лежит он на носилках, молчит и только глазами хлопает. Тут Василий Иванович как заорет: «Встать! За мной пошел!» Ну, майор за ним и поплелся. Голову повесил, и только заметно, как жилка на шее дергается… Тут наш командир полка подошел, Акулов Петр Григорьевич. Спрашивает у Василия Ивановича, что, дескать, происходит? «Ничего особенного, – отвечает Хромченко, – труса и паникера на расстрел веду». – «На то военный трибунал существует», – замечает ему Акулов. А Хромченко ему в ответ: «А я и есть тот самый военный трибунал. Мне это право Советская власть дала». Провел Василий Иванович к донскому бережку того майора, развернул к себе лицом, встал от него в двух метрах и говорит: «Именем Советской власти, за трусость и предательство приговариваю тебя к расстрелу!» И пустил ему пулю в лоб, присоединив его к остальным трупам на берегу. Потом Василия Ивановича к военному прокурору вызывали. Даже арестовывали на время. Недели на полторы, кажись. Верно, это наш комполка на Хромченко какую бумагу накатал. А потом ничего, отпустили. С тех пор они друг друга и невзлюбили…
– Он все правильно сделал, – после недолгого молчания заметил Егор.
– Кто? – не сразу понял Масленников.
– Старший лейтенант Хромченко. С предателями и трусами только так и надо. Другого выхода нет.
– Так я это понимаю…
– Ну, а коли понимаешь, стало быть, и рассуждать нечего.
– А то вот еще один случай был…
– Ну-ну!..
– Дело было в январе этого года. Мы только что разбили венгров и итальяшек и взяли город Россошь. Василия Ивановича в бою чуть задело в левое плечо, и он пошел искать санчасть. Я, естественно, с ним. Глядим, два грузовика стоят возле каменного дома и раненых выгружают. Стало быть, в доме санчасть или госпиталь находятся. Заходим, а там раненые немцы, итальянцы, венгры – едва ли не под самую крышу! Бросили их немцы, драпая со своими союзничками. Тяжелые лежат, стонут. А рядом с ними итальянские врачи хлопочут, вот ведь, не бросили раненых, не уехали вместе со своими отступающими частями, остались. Ну, и наших раненых, стало быть, сюда же выгружают. И около них уже наши врачи и фельдшера. Так что в одной палате, почитай, полный интернационал: и немцы, и итальянцы, и венгры, и русские, и украинцы, и татары… Еще и отмороженные пленные из итальянского экспедиционного корпуса тоже сюда прибились. И всем помощь нужна. Тут к Василию Ивановичу врач подходит и лопочет что-то по-итальянски, указывая на рану. Как я понял, предлагал обработать и перевязать. Ну, а товарищ старший лейтенант Хромченко за пистолет: «Щас я тебя, гадина фашистская, пристрелю, на хрен!» Врач быстренько исчез, а Василий Иванович у нашего фельдшера перевязался. Так не он один, много наших раненых, даже тяжелых, от помощи итальянских фельдшеров отказывались, дожидаясь своих, стало быть…
– Ну, и к чему ты это мне рассказал? – посмотрел на сержанта Егор.
– Да к тому, товарищ младший лейтенант, что на войне всякие ситуации случаются. И не все они едино пулею разрешаются…
– Не все, спорить не буду, – согласился Ивашов. – И что ситуации на фронте разные бывают, тоже согласен. С каждой из них следует разбираться отдельно, не махая шашкой направо и налево. И карать предателей и трусов – не наша с тобой обязанность. Наша обязанность и первостепенная задача, Федор Денисович, выявлять таких вот майоров и прочих мерзавцев, чтобы они ответили за свою трусость и предательство. В полной мере…
Расследование дела по факту убийства писаря Епифанцева Ивашов начал с того, что попросил сержанта Масленникова найти и привести к нему тех солдат из штабного взвода, что нашли Епифанцева на задах бывшего Дома культуры.
– Есть! – коротко ответил сержант и ушел.
Меньше чем через четверть часа он привел двух рядовых и отрапортовал:
– Вот, товарищ младший лейтенант, рядовые штабного взвода Замалиев и Шлыков. Это они обнаружили писаря Епифанцева…
– Спасибо, Федор Денисович, – поблагодарил его Ивашов и повернулся к солдатам: – Кто из вас первый нашел рядового Епифанцева?
– Так это… мы оба нашли, – ответил за себя и за товарища Шлыков.
– Как это случилось?
– Мы это, за штаб покурить зашли. Смотрим, солдат лежит. Подошли, а это писарь, что при штабе служит. Весь в крови. И без сознания. Ну, я и послал Замалиева за санитарами, – опять ответил Шлыков.
– А рядом с писарем никого не заметили?
– Не, никого не было.
– Ну, может, кто мимо проходил?
– Не, никто не проходил, – твердо сказал Шлыков.
– Свободны, – коротко произнес Егор, и не ожидавший, собственно, что солдаты штабного взвода, обнаружившие писаря Епифанцева, скажут что-то важное. Но допросить следовало, таков порядок.
Затем он принялся за сослуживцев Епифанцева: писаря Зинчука и делопроизводителя Михеева. Первым Ивашов вызвал на допрос рядового Зинчука.
– Скажите, когда вы последний раз видели рядового Епифанцева?
