Этой ночью и за весь следующий день не произошло ничего такого, о чем стоило бы рассказать. Ехали легко и быстро. Ровная местность и умеренная температура облегчали путешествие. Все же около полудня солнечные лучи стали жгучими. Вечером горизонт на юго-западе заволокло тучами — верный признак перемены погоды. Патагонец не мог не знать этого и указал географу пальцем на западную часть горизонта.
— Знаю, — отозвался Паганель и, обращаясь к своим спутникам, добавил: — Погода меняется. Нам придется испытать на себе памперо.
И тут же он объяснил, что памперо, холодный, чрезвычайно сухой юго-западный ветер, — частое явление в аргентинских равнинах. Талькав не ошибся, и ночью памперо задул с ужасной силой. Для путников, защищенных одними пончо, эта ночь была нелегкой. Лошади улеглись на землю, а люди сбились в кучу подле них. Гленарван боялся, что ураган может задержать их, но Паганель, поглядев на свой барометр, успокоил его, сказав:
— Обычно памперо свирепствует три дня подряд, на что безошибочно указывает падение барометра. Но когда барометр поднимается, как в данном случае, все ограничивается несколькими часами яростного шквала. Успокойтесь же, мой друг, на рассвете небо снова станет ясным.
— Вы говорите, как книга мудрости, Паганель, — заметил Гленарван.
— Я и есть книга, — согласился географ, — и вы свободно можете перелистывать ее, сколько вам заблагорассудится.
«Книга» не ошиблась: в час ночи ветер вдруг стих, и путешественникам удалось восстановить свои силы крепким сном. Все проснулись освеженными и бодрыми, в особенности Паганель: как молодой пес, он весело потягивался, так что хрустели суставы.
…Было 24 октября. Прошло десять дней со времени отъезда путешественников из Талькауано. До того места, где Рио-Колорадо пересекается тридцать седьмой параллелью, оставалось еще девяносто три мили
[57]
, то есть еще три дня пути. Во время этого переезда через Американский материк Гленарван стремился встретить туземцев, надеясь получить от них какие-либо сведения о капитане Гранте. Сделать это он мог при посредстве патагонца, с которым Паганель уже недурно стал объясняться. Но, к сожалению, ехали по местам, мало посещаемым индейцами, так как проезжие дороги из Аргентинской республики к Андам проходят севернее. Поэтому путешественники не встречали на своем пути никаких индейцев: ни кочевников, ни оседлых, живущих под властью кациков. Если же случайно вдали и показывался какой-нибудь всадник-кочевник, то он спешил ускакать, видимо не желая вступать в сношения с незнакомцами. Подобный отряд должен был в самом деле казаться подозрительным всякому, кто бы ни отважился в одиночестве бродить по здешней равнине: грабителя пугал вид этих восьми вооруженных людей на быстрых лошадях, а путешественник среди этих пустынных мест мог заподозрить в них людей злонамеренных. И потому им никак не удавалось побеседовать ни с честными людьми, ни с грабителями. Пожалуй, приходилось пожалеть, что на пути им не попадалась шайка растреадорес
[58]
, хотя бы даже и пришлось начать разговор ружейными выстрелами.
И все же, хотя Гленарвану и не удалось, к сожалению, войти в сношения с индейцами, произошло нечто, удивительным образом подтвердившее правильность толкования документа.
Уже несколько раз отряд пересекал разные дороги и тропы, в том числе довольно значительную дорогу из Кармен-де-Патагонес в Мендосу. Ее легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец и быков. Кости эти, обглоданные хищными птицами и побелевшие от действия воздуха, служили как бы вехами дороги. Их были тысячи, и, вероятно, не один человеческий скелет смешался здесь с останками животных.
До сих пор Талькав не задавал никаких вопросов о маршруте путешественников. Но, конечно, он понимал, что путь этот, не проходивший ни по одной из дорог пампасов, не вел ни к деревням, ни к городам, ни к учреждениям аргентинских провинций. Каждое утро отряд, выезжая, направлялся навстречу восходящему солнцу и держался в течение всего дня прямой линии, а вечером, когда делали привал, заходящее солнце виднелось позади. Должно быть, Талькаву как проводнику казалось странным, что не он ведет путешественников, а его самого ведут. Но если он и удивлялся, то по сдержанности, свойственной индейцам, не показывал этого и, пересекая тропинки, по которым отряд не желал следовать, никаких замечаний не делал. Однако в этот день, когда отряд достиг дороги из Кармен-де-Патагонес в Мендосу, Талькав остановил своего коня и, повернувшись к Паганелю, сказал:
— Это дорога на Кармен-де-Патагонес.
— Ну да, милейший мой патагонец, — ответил географ, стараясь как можно лучше выговаривать испанские слова, — это дорога из Кармен-де-Патагонес в Мендосу.
— Мы по ней не поедем? — спросил Талькав.
— Нет, — отозвался Паганель.
— А куда же мы направляемся?
— Всё на восток.
— Это значит никуда не попасть.
— Как знать!
Талькав замолчал и с глубоким удивлением посмотрел на ученого. Однако он ни на минуту не допускал, что Паганель шутит. Индеец, всегда ко всему относящийся серьезно, не может себе представить, чтобы кто-либо говорил несерьезно.
— Так, значит, вы не едете в Кармен? — прибавил он, помолчав немного.
— Нет, — ответил Паганель.
— И в Мендосу не едете?
— И туда не едем.
В это время Гленарван подъехал к Паганелю и спросил его, что говорил ему Талькав и почему он остановился.
— Он спрашивал, куда мы направляемся: в Кармен-де — Патагонес или в Мендосу, — пояснил Паганель, — и был очень удивлен, узнав, что мы не едем ни в одно из этих мест.
— В самом деле, наше путешествие должно ему казаться очень странным, — заметил Гленарван.
— Видимо, так. Он говорит, что мы никуда не попадем.
— Ну что же, Паганель, не могли бы вы разъяснить ему, какова цель нашей экспедиции и почему нам важно двигаться все время на восток?
— Это будет очень трудно сделать, — ответил Паганель, — ведь для индейца непонятно, что такое географические градусы, а история документа покажется ему фантастической.
— Чего он не поймет: саму историю или того, кто будет ее рассказывать? — с самым серьезным видом вставил майор.
— Ах, Мак-Наббс, — воскликнул Паганель, — вы все еще сомневаетесь в моем испанском языке!
— Попытайтесь, мой почтенный друг! — ответил тот.
— Попытаюсь.
Паганель подъехал к патагонцу и начал объяснения. Географу часто приходилось останавливаться из-за недостатка слов, а также из-за трудности передать индейцу некоторые особенности дела и разъяснить ему совершенно непонятные для него подробности. Любопытно было глядеть на ученого: он жестикулировал, силился как можно отчетливее произносить слова и вообще так старался, что пот градом катился у него со лба. От устных объяснений он перешел к наглядным. Паганель соскочил с лошади и стал чертить на песке географическую карту, где меридианы пересекались с параллелями, где были изображены два океана и проходила дорога на Кармен-де-Патагонес. Ни один преподаватель еще не бывал в таком затруднительном положении. Талькав невозмутимо следил за всеми движениями географа, но по его виду нельзя было угадать, понимает он или нет.
