Урок географа длился более получаса. Наконец Паганель умолк, вытер вспотевшее лицо и посмотрел на патагонца.
— Понял он? — спросил Гленарван.
— Сейчас выясним, — ответил Паганель. — Но если он не понял, то от дальнейших пояснений я отказываюсь.
Талькав не сделал ни одного движения, не проронил ни слова. Он не отрывал глаз от начерченной карты, мало-помалу сдуваемой ветром.
— Ну? — спросил его Паганель.
Казалось, Талькав не слышал этого вопроса. Ученый заметил на губах майора ироническую улыбку и, задетый за живое, собирался было с новой энергией возобновить свой урок географии, но патагонец жестом остановил его.
— Вы ищете пленника? — спросил он.
— Да, — ответил Паганель.
— И ищете именно вдоль этой линии, которая идет от заходящего солнца к восходящему? — прибавил Талькав, пользуясь индейской манерой выражаться для определения дороги с запада на восток.
— Вот-вот.
— Это ваш бог вручил волнам огромного моря тайну пленника?
— Да, сам бог.
— Ну, так пусть воля его свершится, — с некоторой торжественностью проговорил Талькав. — Мы будем двигаться на восток и, если понадобится, до самого солнца!
Паганель, придя в восторг от своего ученика, не замедлил перевести товарищам ответы индейца.
— Что за умный народ! — с жаром прибавил он. — Я уверен, что из двадцати французских крестьян девятнадцать не поняли бы моих объяснений.
Гленарван попросил узнать у патагонца, не слыхал ли он о каком-либо чужестранце, попавшем в плен к индейцам пампасов. Паганель задал индейцу этот вопрос и стал ждать ответа.
— Быть может… — сказал патагонец.
Этот ответ был немедленно переведен на английский язык, и семь путешественников, окружив патагонца, вперили в него вопросительные взгляды.
Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать вопросы. Его глаза, устремленные на лицо невозмутимого патагонца, словно пытались прочесть на нем ответ раньше, чем он слетит с его губ.
Каждое испанское слово патагонца географ тотчас повторял по-английски, так что его спутники понимали индейца, как будто он говорил на их родном языке.
— Кто же был этот пленник? — спросил Паганель.
— Это был чужестранец, европеец, — ответил Талькав.
— Вы видели его?
— Нет, но я знаю о нем по рассказам индейцев. То был храбрец. У него было сердце быка.
— Сердце быка! — повторил Паганель. — Ах, как выразительны патагонцы!.. Вы понимаете, друзья мои? Он хочет сказать «мужественный человек»!
— Мой отец! — крикнул Роберт Грант. Потом, обращаясь к Паганелю, он спросил: — Как сказать по-испански: «Это мой отец»?
— Es mio padre, — ответил географ.
Тогда Роберт взял Талькава за руки и с нежностью произнес:
— Es mio padre!
— Suvo padre!
[59]
— воскликнул патагонец, и взгляд его про светлел.
Он обнял мальчика, приподнял его в седле и посмотрел на него с любопытством и приязнью. Умное, спокойное лицо индейца выражало сочувствие.
Но Паганель еще не закончил своих расспросов. Где находился этот пленник? Что он делал? Когда именно Талькав слышал о нем? Все эти вопросы теснились одновременно в его уме. Ответы были тут же получены. Паганель узнал, что европеец был в плену у одного из индейских племен, кочующих между Рио — Колорадо и Рио-Негро.
— Но где же находился он в последнее время? — спросил Паганель.
— У кацика Кальфукура, — ответил Талькав.
— Не вблизи ли той линии, по которой мы двигались до сих пор?
— Да.
— А кто такой этот кацик?
— Он вождь индейского племени пойуче — человек с двумя языками, с двумя сердцами.
— То есть он хочет сказать, что этот вождь — человек лживый на словах и на деле… — пояснил Паганель, предварительно переведя дословно это образное выражение. — А сможем ли мы освободить нашего друга? — спросил он, обращаясь к проводнику.
— Быть может, если он еще в руках индейцев.
— А когда вы о нем слыхали?
— Давно. С тех пор уже солнце два раза посылало пампасам лето.
Радость Гленарвана не поддавалась описанию. Время, указанное патагонцем, совпадало с датой документа. Оставалось предложить еще один вопрос Талькаву, и Паганель не замедлил это сделать.
— Вы говорите об одном пленнике, — сказал он, — а разве их было не трое?
— Не знаю.
— И вы ничего не знаете о том, что теперь с пленником?
— Ничего.
На этом разговор закончился. Вполне возможно, что трое пленников могли быть давно разлучены. Но из слов патагонца было ясно, что индейцы слышали о европейце, попавшем в плен. Время пленения, место, где находился пленник, даже образная фраза патагонца о его отваге — все говорило за то, что это был капитан Грант.
На следующий день, 25 октября, путешественники с новым воодушевлением продолжали свой путь к востоку. Ехали они по скучной, однообразной, бесконечной равнине, на местном языке носящей название «травезиас». Глинистая почва, постоянно обдуваемая ветром, была совершенно гладкой: нигде ни камня, ни даже мелкого камешка. Они попадались только на дне какого-нибудь пересохшего оврага или по берегам небольших прудов, вырытых руками индейцев. Изредка встречались рощи из низких деревьев с темными верхушками. Среди них проглядывали белые рожковые деревья, — мякоть их стручков сладка, освежающа и приятна. Показывались рощицы фисташковых деревьев — ханаров — и всевозможные колючие кустарники, один вид которых говорил о скудости почвы.
День 26 октября был утомителен. Нужно было поскорее добираться до Рио-Колорадо. Лошади, погоняемые всадниками, неслись с такой быстротой, что в тот же вечер отряд достиг этой великолепной реки пампасов. Индейское название ее — Кобу-Лебу, что значит «великая река». Пересекая пампасы, она впадает в Атлантический океан. Там, вблизи устья, происходит любопытное явление: количество воды в этой реке по мере приближения к океану все уменьшается — потому ли, что почва дна реки впитывает влагу, потому ли, что вода испаряется. Наука еще не вполне выяснила причину.
Добравшись до Рио-Колорадо, Паганель, «в географических целях», счел прежде всего нужным искупаться в ее окрашенных красноватой глиной водах. Река оказалась удивительно глубокой, что объяснялось таянием снегов под лучами летнего солнца. Да и ширина ее была так велика, что лошади не в состоянии были ее переплыть. К счастью, двигаясь вверх по течению, путешественники вскоре обнаружили висячий мост, сделанный по индейскому способу — из сплетенных гибких прутьев, скрепленных ремнями. По этому мосту отряду удалось перебраться на левый берег, где путешественники и расположились лагерем.
