Когда все разместились в рука, Паганель обратился к Талькаву и спросил, что, по его мнению, следовало делать. И географ и индеец говорили быстро, но Гленарвану все же удалось разобрать несколько слов. Талькав говорил спокойно, а Паганель жестикулировал за двоих. Их диалог длился несколько минут, затем патагонец, замолчав, скрестил руки на груди.
— Что он сказал? — спросил Гленарван. — Мне показалось, что он советует нам разделиться.
— Да, на две группы, — ответил Паганель. — Те, у кого лошади еле передвигают ноги, пусть как-нибудь продолжают путь вдоль тридцать седьмой параллели. Те же, у кого лошади в лучшем состоянии, должны, опередив первый отряд, отправиться на поиски реки Гуамини, которая впадает в озеро Сан-Лукас в тридцати одной миле отсюда
[61]
. Если воды в этой реке достаточно, второй отряд подождет товарищей на ее берегах. Если же Гуамини также пересохла — направится обратно им навстречу, чтобы избавить их от напрасного перехода.
— А тогда что делать? — спросил Том Остин.
— Тогда придется спуститься на семьдесят пять миль к югу, к отрогам Сьерра-де-ла-Вентана, а там рек очень много.
— Совет неплох, — сказал Гленарван, — и нам нужно немедленно последовать ему. Моя лошадь еще не очень ослабела от жажды, и я могу сопровождать Талькава.
— О милорд, возьмите меня с собой! — взмолился Роберт, как будто дело шло об увеселительной поездке.
— Но сможешь ли ты поспевать за нами, мальчик?
— Да. У меня хорошая лошадь. Она так и рвется вперед… Так как же, милорд?.. Прошу вас!
— Хорошо, едем, мой мальчик, — согласился Гленарван. Он, в сущности, был очень рад, что ему не придется расставаться с Робертом. — Не может же быть, в самом деле, чтобы нам втроем не удалось найти какой-нибудь источник свежей и чистой воды!
— А я? — спросил Паганель.
— О, вы, милейший Паганель, останетесь, — отозвался майор. — Вы слишком хорошо знаете и тридцать седьмую параллель, и реку Гуамини, и вообще все пампасы, чтобы покинуть нас. Ни Мюльреди, ни Вильсон, ни я — никто из нас не сможет добраться до места, которое Талькав назначит для встречи. Под знаменем же храброго Жака Паганеля мы смело двинемся вперед.
— Приходится покориться, — согласился географ, очень польщенный тем, что его поставили во главе отряда.
— Но смотрите только не будьте рассеянны, — прибавил майор, — не заведите нас не туда, куда надо, например, обратно к Тихому океану!
— А вы заслуживаете этого, несносный майор!.. — смеясь, сказал Паганель. — Но вот что скажите мне, дорогой Гленарван: как будете вы объясняться с Талькавом?
— Я полагаю, что нам с патагонцем не придется разговаривать, — ответил Гленарван, — но в каком-нибудь экстренном случае тех испанских слов, которые я знаю, хватит для того, чтобы мы поняли друг друга.
— Так отправляйтесь в путь, мой достойный друг, — сказал Паганель.
— Сначала поужинаем, — сказал Гленарван, — и, если сможем, выспимся перед отъездом.
Путешественники закусили всухомятку, что, конечно, мало подкрепило их, а затем, за неимением лучшего, улеглись спать. Паганелю снились потоки, водопады, речки, реки, пруды, ручьи, даже полные графины — словом, снилось все, в чем содержится питьевая вода. То был настоящий кошмар.
На следующий день, в шесть часов утра, лошади Талькава, Гленарвана и Роберта Гранта были оседланы. Их напоили оставшейся в бурдюках водой. Пили они с жадностью, но без удовольствия, ибо вода эта была отвратительная. Когда лошади были напоены, Талькав, Гленарван и Роберт вскочили в седла.
— До свиданья! — крикнули остающиеся.
— Главное, постарайтесь не возвращаться! — добавил Паганель.
Вскоре патагонец, Гленарван и Роберт потеряли из виду маленький отряд, оставленный на попечении географа.
Desertio de las Salinas, то есть пустыня озера Салина, по которой ехали три всадника, представляла собой равнину с глинистой почвой, поросшую чахлыми кустами футов в десять вышиной, низкорослыми мимозами (курра-мамель) и кустарниками юмма, содержащими много соды. Кое-где встречались обширные пласты соли, отражавшие с необыкновенной яркостью солнечные лучи. Если бы не палящий зной, эти баррерос
[62]
можно было бы легко принять за обледенелые участки земли. Контраст между сухой, выжженной почвой и сверкающими соляными пластами придавал пустыне своеобразный и интересный вид.
Совершенно иную картину представляет находящаяся в восьмидесяти милях южнее Сьерра-де-ла-Вентана, куда, если река Гуамини пересохла, пришлось бы спуститься нашим путешественникам. Этот край, обследованный в 1835 году капитаном Фицроем — главой экспедиции на «Бигле», необыкновенно плодороден. Здесь находятся роскошные, лучшие на индейских землях пастбища. Северо-западные склоны Сьерра-де-ла-Вентана покрыты пышными травами; ниже расстилаются леса, состоящие из разных видов деревьев. Там растет альгарробо — род рожкового дерева, плоды которого сушат, размельчают и готовят из них хлеб, весьма ценимый индейцами; белое квебрахо — дерево с длинными, гибкими ветвями, напоминающее нашу европейскую плакучую иву; красное квебрахо, отличающееся необыкновенной прочностью; легко воспламеняющийся наудубай — причина страшных пожаров; вираро с лиловыми цветами в форме пирамиды и, наконец, восьмидесятифутовый гигант тимбо, под колоссальной кроной которого может укрыться от солнечных лучей целое стадо. Аргентинцы не раз пытались колонизировать этот богатый край, но им так и не удалось преодолеть сопротивления индейцев.
Конечно, такое плодородие говорило о том, что сюда несут свои воды многочисленные речки, низвергаясь по склонам горной цепи. И в самом деле, речки эти даже во время сильнейших засух никогда не пересыхают. Но, чтобы добраться до них, нужно было продвинуться к югу на сто тридцать миль. Вот почему Талькав был, несомненно, прав, решив сначала направиться к реке Гуамини: это было и гораздо ближе, и по пути.
Лошади быстро неслись вперед. Эти превосходные животные, видно, инстинктивно чувствовали, куда направляли их хозяева. Особенно резва была Таука. Она птицей перелетала через пересохшие ручьи и кусты курра-мамель. Лошади Гленарвана и Роберта, увлеченные ее примером, смело следовали — за ней, хотя и не с такой легкостью. Талькав же, словно приросший к седлу, служил примером для своих спутников.
Патагонец часто оглядывался на Роберта. Видя, что мальчик сидит в седле уверенно и правильно — опустив плечи, свободно свесив ноги, прижав к седлу колени, — индеец поощрял его одобрительными возгласами. Действительно, Роберт Грант становился превосходным наездником и заслуживал его похвалы.
— Браво, Роберт! — говорил Гленарван. — Талькав, видимо, доволен тобой.
— Чем же он доволен, милорд?
— Доволен твоей посадкой.
