Хорошо бы только церковь – ведь она дом Божий! – воздвигнуть выше, чем мирские дома, и чтобы стояла она крепко. Но это возможно: рубят же здесь крепостные башни! Надо лишь озаботиться, чтобы церковь рубили те же плотники, что рубят крепости. А если отбирать бревна подлиннее, и церковь будет попросторнее… Очень уж хочется священнику Константину, чтобы церковь вмещала побольше новообращенных, ведь число их будет расти!..
Догадливые чернецы из Андреевой обители приносят ему в Печерьско восковые доски. Священник Константин то так, то этак рисует на них будущую церковь, нарисует и заровняет, нарисует и заровняет, пока не останавливается на одном изображении. Его-то он и перерисовывает на бересту. Оно постоянно будет перед глазами у старшого плотничьей артели…
В княжеском заповедном бору повыше Киева валят отборные сосны, связывают в плоты, сплавляют вниз и пригоняют в Почайну, в устье Ручая. Там их выволакивают на берег и оттаскивают от воды. Это прекрасный строительный лес, безупречно ровный, не меньше, чем в половину локтя
[189] толщиной. Одновременно в другом бору рубят и сплавляют лес похуже – он и тоньше, и от него не требуется безукоризненной прямизны. Предназначается он для сооружения строительных лесов.
На доски для пола свежий лес не годится, их поведет при высыхании, тут нужен лес выдержанный. У князей есть запас сухого леса. Опытные древоделы выбирают самые ровнослойные лесины и начинают их раскалывать клиньями – сперва забивают один клин, потом, когда обозначится трещина, другой, третий… Из каждого бревна получается несколько досок нужной толщины. Остается их подровнять стругами – и можно стелить пол.
Священник Константин не зря говорит, что народ киевский созрел для обращения ко Христу – многие кияне из тех, что еще не крестились, помогают в работе – и в рубке леса, и на сплаве, и в выволакивании на берег. Работа идет споро, люди играючи ворочают огромные бревна.
Из любопытства священник Константин пробует сдвинуть с места бревно. Но сколько он ни тужился, бревно даже не шевельнулось, словно успело пустить корни. Оставив безнадежную затею, священник Константин распрямляется и видит, как мимо него быстрым шагом проходит, почти пробегает, молодой киянин, таща под мышкой точно такое же бревно. Впрочем, не каждый и среди здешнего народа может похвастать подобной удалью.
Со смешанным чувством радости и печали смотрит священник Константин на веселую, такую легкую, если поглядеть со стороны, работу. При такой работе рождение церкви не за горами. Он освятит ее и уплывет, и, верно, никогда больше не увидит этих добрых сильных людей, в которых волею Божией пробудилась незнакомая им доселе Любовь…
Наконец весь лес, по счету, на месте. Люди, не останавливаясь, начинают выравнивать избранную священником Константином площадку. Площадка не так уж велика, на ней столько народу, сколько явилось, и не нужно, но избыток в людях идет на пользу делу – люди не толкаются и не мешают друг другу, а сами себе находят работу. Часть их принимается очищать от коры сосновые стволы, остальные немедленно уходят, вернее сказать, убегают и к вечеру возвращаются, толкая перед собой необъятные дубовые кряжи. За это время площадка уже выровнена, и кряжи вкатывают на нее – они будут «стульями», основой, на которой воздвигнется строение, ведь без основы, как известно, ничего путного не построишь!
– Дети мои, на сегодня довольно! – объявляет священник Константин. – Вы славно потрудились, Господь вас благослови!
Миром уже завладевают прозрачные синие сумерки. Неподалеку от площадки над догорающими кострами булькает в котлах борщ, на холстинах разложены поляницы и крашеные ложки.
После вечери те, кто живет поблизости, расходятся по домам. Остальные либо идут ночевать к ним, либо не идут никуда – стелют на траву попону или плащ, а у кого ничего нет, ложатся так.
С восходом солнца братья Константин и Мефодий вбивают в землю кол, привязывают к нему веревку и идут с нею в сторону солнца. Отмерив расстояние от западных врат будущей церкви до ее алтарной стены, вбивают новый кол и натягивают веревку. Теперь ясно, где будет находиться алтарь, а это очень важно, ведь алтарь непременно должен быть с восточной стороны.
Также с помощью веревок на земле изображают четырехугольник, разделенный первой веревкой ровно пополам, и по углам вкалывают стулья, а потом еще четыре стула вкапывают между углами, чтобы будущие бревна не провисали.
И вот рубят первый венец. Сначала на стулья кладут напротив друг друга два окоренных бревна; сверху вдоль каждого из них, от конца до конца, вырубают пазы; после этого, отступив от концов на пол-локтя, вырубают четыре поперечных округлых углубления – «чашки» – и в них кладут соответственно два поперечных бревна. В этих бревнах, в свою очередь, тоже вырубают пазы и чашки. Первый венец готов.
Потом на пазы и чашки первого венца уложат паклю и на нее лягут бревна второго венца. Так и пойдет до самого верха. Но пока что необходимо обмыть первый венец, иначе постройка не устоит: проверено дедами-прадедами. Благочестивые строители объясняют священнику Константину, в чем дело, спрашивают дозволения обмыть. Расспросив про обычай, Константин не усматривает в нем ничего языческого – только предлог выпить, и разрешает.
Как из-под земли, появляются жбаны с пивом и расписные ковши. Четыре человека обходят с ковшами пахнущий смолой золотистый венец и обмывают его пивом, следя, чтобы попадало и в пазы и в чашки. При этом они что-то тихо напевают. Кукше удается разобрать только припев: «Стой до-веку, не вались!».
После этого пиво льется уже не в пазы и чашки, а в могучие глотки, из которых вскоре начинают извергаться громогласные здравицы храбрым князьям, греческому царю, царьградскому патриарху, но больше всего братьям Константину и Мефодию.
В промежутках между здравицами звучат веселые плясовые напевы с шутками-прибаутками, которые сменяются печальными протяжными песнями, их снова сменяют плясовые, а многие строители пускаются вприсядку.
Священник Константин с тревогой наблюдает за разгорающимся весельем, переглядывается с Мефодием. Кажется, сегодняшний день будет потерян. А построить церковь необходимо как можно скорее, не за горами день поминовения пророка Илии, в этот праздник и освятить бы новую церковь… Наконец Мефодий встает, бежит к груде окоренных бревен, захватывает одно из них подмышку и тащит к первому венцу. Никто не обращает на него внимания, тогда он останавливается и натужно кричит:
– Пособите же! Видите, у меня и сноровки нет!
Несколько человек вскакивают ему на помощь, и все, усовестившись, возобновляют работу.
На первый венец ложится второй, на него третий… Константин любуется слаженной работой плотников и растущим срубом. Вот сруб уже настолько высок, что на него становится трудно подавать бревна для очередного венца. Кияне быстро сооружают леса, которые будут теперь наращивать по мере роста сруба.
Иногда приходят Оскольд или Дир, подолгу смотрят на растущую церковь. Можно понять, что происходит в их душах: ведь ни на их родине в Норвегии, ни у Рюрика на Волхове, ни здесь, в Киеве, такого еще не бывало. И вот они, именно они строят первую в Киеве церковь – та, в пещерной обители, не в счет! Соборная церковь должна стоять на глазах у всего мира! Начинает сбываться мечта – уподобить Киев Царьграду. Пусть это только первый шаг, но без первого шага не бывает и других шагов!
