А уже в тринадцати с половиной верстах отсюда – самый страшный из всех девяти, он выходит пятым, откуда не считай: сверху ли, снизу ли. Имя ему Неясыть. Иные говорят, что он зовется так потому, что в здешних утесах гнездится множество прожорливых птиц с длинным клювом и мешком под клювом. Зовут их неясыти, они еще в низовьях удивили Кукшу. Другие же считают, что птицы тут ни при чем, что имя свое порог получил потому, что от века ждет новых жертв, и все никак не насытится. Горе самонадеянным, поленившимся тащить судно в обход по берегу и решившим пройти этот порог по воде!
Неодолимые препятствия таит здесь весьма извилистый и узкий проход между огромными камнями. Крутые повороты, стремительное течение, большие перепады высоты заранее обрекают на неудачу любые попытки пройти Неясыть на судне. И все это гибельное буйство тянется почти на версту.
В некоторых местах Неясыти вода кипит, словно в каменном котле, под которым пылает жаркий подземный огонь, в других – низвергается с камня на камень седыми водопадами. В солнечную погоду здесь стоит негасимая радуга. Никто не рискует пройти Неясыть даже на самой легкой лодочке, даже в половодье. А ведь по высокой воде все другие пороги можно пройти, когда идешь сверху.
Один за другим причаливают Оскольдовы и Дировы корабли к левому берегу, к самому пологому месту. Часть корабельщиков надевает кольчуги и шлемы и вооружается – их шапки и шляпы остаются в кораблях, и теперь уже трудно определить, кто какого роду-племени. Это сторожа – отряд, который выставляют на случай нападения хищных степных бродяг – половцев или печенегов. Здесь, у Неясыти, они опаснее всего, потому что здесь волок – самое удобное место для нападения.
Остальные корабельщики – раз-два, взяли! – выдергивают корабли на берег вместе с грузом и волокут наверх, на ровное место. Дело идет споро, без задержек. Весь путь, по которому обходят порог, торный, все неровности давным-давно срыты, теперь уж неизвестно, кем и когда. На пути валяется множество обрубков бревен – катков. Некоторые из корабельщиков их подкладывают под днище корабля, другие волокут корабль, время от времени поправляя катки.
Радостно сливать свою силу с силой других и без надрыва двигать эти большие суда: раз-два, взяли! А ведь если бы все эти могучие мужи дергали врозь, каждый сам по себе, корабль и не шелохнулся бы! Когда же кончается волок и корабль по склону устремляется вниз, к воде, мнится, что теперь и не требуется ничьих усилий, – он катится вниз будто сам по себе, подобно санкам по снежной горке.
Кукше кажется, что эти сильные дружные мужи, и он в их числе, могли бы протащить корабли мимо порога и без помощи катков, и даже быстрее, особенно, если корабли не слишком перегружены. Но ему объясняют, что катками пользуются, чтобы поберечь днища.
Корабельщиков ждут еще четыре порога – Шум, Лохань, Остров и Не спи! Они, конечно, не такие грозные, как Неясыть, однако, чтобы пройти их без горя, тоже требуется немало пота и сноровки. Иные удастся одолеть, разувшись и таща судно по воде, следя, чтобы оно не налетело на камень, а иные лучше обойти посуху. Не спи! – последний порог. Он носит такое название для тех, кто идет из Киева вниз по Днепру и для кого он первый, – чтобы люди были начеку и не проморгали его приближения.
Под этим порогом корабельщики устраивают последнюю стоянку. Завтра они будут уже в Киеве. Кукша с Шульгой долго не могут уснуть, разговаривают о всякой всячине, главным образом о том, что их ждет впереди.
– Ты не замечал, – вдруг спрашивает Шульга, – что некоторые кияне на тебя косо поглядывают? Кто? Да тот же черноусый Свербей… Я тебе раньше-то не говорил, а сам потихоньку наблюдал за ним…
– Почему же, – удивляется Кукша, – что я ему сделал? Вот и Страшко говорил о том же… Но почему?
– Ну, во-первых, ты христианин…
– Не я один тут христианин! Да и Оскольд с Диром оглашены, готовы принять христианскую веру… Царь с патриархом посулили им прислать на тот год вероучителей…
– Князей-то он, так же как и его приятели, ненавидит в первую очередь. А что до остальных христиан, то Свербей считает, что ты тут единственный настоящий христианин, недаром князь Оскольд постоянно на тебя оглядывается: верно ли, мол, поступаю?
– С чего это ты взял? – спрашивает Кукша и тут же краснеет: ему вспомнились странные взгляды Оскольда, а лукавить он не привык.
– Дело не во мне, – отвечает Шульга, – так думает Свербей со своими друзьями. Но главное-то даже не твое христианство: князья уверены, что ты приносишь им удачу, что к тебе благоволит судьба. Свербей тоже в этом уверен, в том-то все и дело. Я теперь думаю, что он собирался разделаться с князьями еще во время похода, но все поворотило не так, как он рассчитывал, из-за неудачи под Царьградом. С одной стороны, конечно, эта неудача могла бы обернуться для его замысла даже и удачей – князья, мол, во всех бедах виноваты, они, небось, давно уже задумали переменить веру: недаром в Киеве два года кряду засуха, а вот теперь еще и это поражение… надо, мол, с ними покончить. Я своими ушами слышал, как Свербей говорил Мельгуну, этому полянину с седыми усами… помнишь, он на вече выступил примирительно? Раз все не ладится, мол, надо принести князей в жертву богам. Умные варяги, мол, так делают. Ты вот жил в варяжском краю – что, правда у них такой обычай?
– Правда, – подтверждает Кукша, – если в стране три года подряд засуха и обычные жертвы не действуют, приносят в жертву конунга.
– И помогает? – спрашивает Шульга.
– Помогает, – отвечает Кукша.
– Вот это да! – восклицает Шульга, в голосе его слышится восхищение. – Но, с другой стороны, у Свербея тут промашка вышла. Все поляне, как известно, да и многие другие, уверовали, что греческий Бог заступился за Царьград. Это-то и спасло князей. Мельгун прямо ответил Свербею: не будем на всякий случай задевать греческого Бога. Да ты сам видел: несмотря на Оскольдово оскорбление Волоса, никто не кинулся расправляться с князьями. После того столкновения Свербей вбил себе в голову, что начинать надо с тебя, что ты ему главная помеха в борьбе с Оскольдом и Диром…
Помолчав, Шульга добавляет:
– Ко всему еще и зависть: царь отвалил князьям золота и серебра, чтобы склонить их к крещению, а Свербею не отвалил… Может, зависть-то все и перевесила…
Но вот последний порог преодолен и корабельщики плывут по воде, которая не пенится, как доброе пиво, не шипит, как змея, и не прыгает, как дикая кошка. Наконец-то все опасности позади! Все?.. Шульга, словно невзначай, обращается к Кукше:
– Помни, о чем я тебе говорил. Покуда поднимались по Днепру, ты был в безопасности, но в Киеве тебе придется держать ухо востро… Это именно тебя последний порог нынче предупреждает: «Не спи!»
Глава четвертая
НАКОНЕЦ-ТО КИЕВ!
На кораблях не слышно ни песен, ни разговоров, слышен только мерный скрип уключин – с приближением Киева нетерпение возрастает. К тому же не худо бы добраться до дому засветло, и усталые гребцы с новой силой налегают на весла. На склоне дня Шульга куда-то показывает рукой и говорит:
