Русов приводят в гостиницу. Узкий сводчатый проем соединяет улицу с внутренним двориком, в котором устроен четырехугольный мраморный водоем, посередине водоема из разверстой пасти медного льва бьет струйка воды, в водоеме плавают причудливые рыбки с выпученными глазами.
Бесшумно появляется служанка, для каждого из русов находится небольшая отдельная комната с застеленной кроватью, столом и двумя стульями. Еще в комнате стоит бронзовая лохань на ножках, луженная изнутри, и скудельный обливной кувшин – оба сосуда предназначены для омовения. На стене над лоханью висит бронзовое зеркало. В углу справа от двери стоит скудельная посудина с двумя ручками и тяжелой деревянной крышкой. В комнате одно окно, но света достаточно. Служанка любезно предлагает каждому русу отдохнуть с дороги.
Разговаривает со служанкой Кукша, ему нравится предлагаемое жилище. Но остальные русы явно недовольны, они заявляют, что комната слишком мала. Вскоре выясняется, что они решили, будто их всех собираются затолкать в одну эту комнату.
Узнав, что по такой комнате будет у каждого, они выражают еще большее недовольство – их не устраивает житье отдельно друг от друга, им нужно непременно быть вместе. Служанка в растерянности, ей, как видно, еще не приходилось слышать от постояльцев столь диковинных требований. В конце концов она исчезает и появляется вновь уже с пожилым греком, вероятно, хозяином гостиницы.
Когда Кукша повторяет ему требование русов, грек не выражает удивления, он просто приглашает русов следовать за ним, а служанке велит принести зажженный светильник. Он ведет русов по лестнице в подвал и отворяет дверь в большую комнату с высоким потолком.
Здесь под самым потолком расположены низенькие оконца, через которые проникает тусклый свет, всюду в беспорядке стоят кровати, широкие скамьи, обтянутые кожей, столы, стулья и прочая домашняя утварь. В углу комнаты свалены кучей тюфяки и подушки.
Кукше, жившему в греческом доме у Епифания, понятно, что их привели в кладовую. Хозяин оставляет русам светильник, показывает кувшин, в котором хранится масло для светильников, велит служанке принести в комнату скудельную посудину с деревянной крышкой и уходит. Кукшины товарищи довольны, они отодвигают от одной стены всю утварь и застилают освободившееся место тюфяками впритык один к другому. Так что спать они лягут почти так же, как у себя в Киеве, в гриднице.
Немного погодя, их зовут в трапезную и там усаживают за длинный стол, окруженный лавками. Перед ними ставят скудельные чашки с бобовой похлебкой и рыбой, деревянные – с маслинами, сушеными сливами и еще какими-то сушеными плодами. Кроме того, на столе стоят кувшины с вином и водой. Греки, как известно, пьют только разбавленное вино, пьющий неразбавленное считается у них пропащим человеком.
Но рус никогда не решится смешать вино с водой. В этом смысле все русы – люди пропащие. После вечери гостям предлагают отправиться на покой, с чем гости охотно соглашаются. Усталость, сытная еда и неразбавленное таврическое вино сморили их, и они, едва добравшись до своих тюфяков, засыпают крепким сном.
Наутро в пустынной трапезной их встречают трое – двое в черных монашеских рясах с клобуками, а третий – в простой рясе и фиолетовой камилавке
[181] на голове. Это корсуньский епископ Георгий и их вчерашние знакомцы чернец Мефодий и священник Константин Философ.
Мефодий и Константин похожи друг на друга лицом, как бывают похожи братья, хотя старший, чернец, производит суровое впечатление, от него исходит ощущение телесной силы и здоровья, а младший, священник, светится кротостью и одновременно в нем заметна болезненность, по-видимому, он пребывает в постоянной внутренней борьбе с изнуряющим недугом.
Кукша не знает, что чернец со священником и вправду братья, притом чернец старше священника на десять лет. Зато он знает, что это им предстоит отправиться с дружиной Дира в Киев – просвещать блуждающие во тьме невежества языческие души.
Братья приплыли в Корсунь еще осенью. Здесь они узнали, что мощи священномученика Климента, папы Римского, находятся в море. Они стали убеждать епископа Георгия открыть святые мощи. О тех мощах повествуется следующее.
Когда святой Климент был сослан из Рима в Херсонес и многих обратил там в христианскую веру, игемон Авфидиан, по повелению царя Траяна, приказал утопить его в море, привязав ему на шею корабельный якорь. Верные ученики святого стояли на берегу и с рыданиями смотрели на казнь своего учителя. Затем два его вернейших ученика, Корнилий и Фив, сказали остальным христанам:
– Помолимся все единодушно, чтобы Господь открыл нам тело святого мученика!
По молитве христиан море отступило на три поприща. Народ, как древле израильтяне в Черном море, пошел по сухому дну. Христиане нашли там мраморную гробницу, сделанную наподобие церкви, и увидели там святое тело и якорь, с которым был утоплен святой. Христиане намеревались взять оттуда святое тело, но вышеупомянутые ученики сподобились откровения, чтобы святые мощи были оставлены неприкосновенными, а что каждый год в воспоминание святого море будет отступать на семь дней, давая путь желающим поклониться святым мощам. Так продолжалось семьсот лет от царствования римского царя Траяна до царствования греческого царя Никифора. По грехам людей в царствование Никифора море перестало отступать, что доставило великую скорбь христианам.
Солуньские братья прибыли в Херсонес, когда прошло уже более пятидесяти лет со времени окончательного сокрытия святых мощей. Епископ Георгий, которого братья убедили открыть святые мощи, отправился в Константинополь к царю и патриарху взять у них позволение на это открытие. Вместе с херсонесским епископом Георгием из Константинополя на открытие святых мощей прибыл весь клир церкви Святой Софии. Затем все они, а также и Константин с Мефодием, в сопровождении народа отправились на берег моря с молением. Но море не отступало. Тогда, по захождении солнца, они сели на корабль и отплыли в море. Вдруг ночью, в самую полночь, воссиял свет от моря и явилась честная глава, а затем и все тело святого Климента. Святые мощи положили в корабль и с великою честью отвезли в город и положили в Апостольской церкви.
Мефодий во время открытия святых мощей, как обычно, всячески заботился о младшем брате, который от природы был слабого здоровья, однако не смог уберечь – Константин простыл на зимнем ветру на палубе судна и с тех пор часто кашляет, поднося ко рту платок. После очередного приступа кашля он смущенно улыбается, словно просит извинить его.
Так или иначе братья Константин и Мефодий готовы тронуться в путь в неведомый Киев, как только прибудут обещанные патриархом иконы и книги, церковное облачение и сосуды, крещальные рубахи и наперсные кресты, ладан и миро, необходимые для богослужения и Крещения.
То и дело украдкой взглядывая на священника Константина, Кукша силится вспомнить, где он его видел. Молодой священник неожиданно улыбается ему и говорит по-словеньски:
