— Я теперь не двинусь с места, — воскликнул он. — Я не могу перевести их сразу за границу. Если я исчезну, их немедленно арестуют.
Максимович остался в Париже и был арестован 12 декабря. Вел он себя героически, действовал точно по нашей предварительной договоренности. Он должен был защищать тех из немцев, которые давали малейшее доказательство их антигитлеровских настроений, и в то же время разоблачать всех фашистов, создавать в их рядах переполох. Так он и действовал. У нас была очная ставка, я подтвердил о том же генерале Пфеффере и т. д.
Ложь № 4. Лев Гроссфогель, он не мог указать гестапо, т. к. не знал, где он находится. Но сказал, что есть такая женщина Петер, которая работает в коммерческой палате в Брюсселе, которая с ним может связаться. С Гроссфогелем у нас была точнейшая договоренность.
Первый, кто будет арестован, должен идти на игру с немцами, чтобы узнать планы противника. Я и Лео имели возможность в перспективе...
Договоренность с Гроссфогелем была такая — если он попадается первым, он принимает на себя всю эту игру, никого не раскрывая, добиться, чтобы переправить материалы после того, как получить нужные сведения, и попытаться раскрыть содержание игры перед Москвой.
Если меня арестует первым, когда он остается пассивным и всю вину сваливает на меня, утверждая, что он был коммерческим работником и никакими разведделами не занимался.
Если бы возник вопрос о том, что Лео связан с Пориолем, то ответ должен был быть такой — да, что-то передавал, но что, был не в курсе. Шифра не знал. Позже мне задавали вопрос о шифре. Я ответил — у нас не было его. Как так — для ЦК компартии не было шифра? Нет, передавали открытым текстом. (На самом деле шифр у нас был и знали его только Гроссфогель и я.)
Кроме того, у нас была договоренность — он остается в пригороде Парижа в нашем домике два дня и уезжает. Недалеко от Виши для него было подготовлено место, где он и должен был скрываться. Если я буду арестован, он должен был уехать в Швейцарию. Но у него произошла трагическая семейная история. После 20 лет супружеской жизни у них впервые родился ребенок. Жена находилась в клинике в эти дни. Он добивался, чтобы жена возможно быстрее покинула роддом. Для нее подготовили другое место. С Лео я договорился, чтобы он ни в коем случае там не появлялся, опасались, что гестапо организует там западню.
Что касается Симоны Фелтер, то она была разоблачена. Была связной между Брюсселем и Парижем. Для писем, которые посылала вместе с деловой перепиской. К несчастью, ее работа была раскрыта еще во время провала в 41-м г. Хозяйка квартиры, где произошел провал 13 декабря, знала Симону Фелтер. Она обратила на нее внимание. На всякий случай немцы держали ее под контролем. Была приятельница Шпрингера. Знал ее Райхман, который через нее добивался выйти на Гроссфогеля. Гестаповцы захватили Фелтер, привезли в одно кафе, где предстояла ее встреча с Гроссфогелем. Встреча не состоялась, и Лео там не был арестован. Ложь, что Гроссфогель был арестован, выходя из этого кафе, как сейчас утверждают противники.
Жену Лео страшно шантажировали, грозили. Представьте себе женщину, у которой только что родился ребенок, гестаповцы пришли к ней и сказали: мы отнимем у тебя ребенка, тебя расстреляем, или ты дашь нам возможность встретиться с твоим мужем, который должен приехать сюда. Терроризированная угрозами, она под диктовку написала письмо и отправила. Лео, ничего не зная, поехал туда, но жены в роддоме уже не было, ее отправили с ребенком в тюрьму. Гроссфогеля арестовали.
Держался он исключительно стойко. Гроссфогеля подвергли страшнейшим пыткам. Сделали очную ставку с ним и его женой. Ему сказали — либо ты раскроешь, что Отто переправлял через ЦК, или на твоих глазах расстреляем жену и ребенком, потом тебя. С потрясающим спокойствием, которого гестаповцы не могли понять, он ответил:
— Начинайте, я ничего не знаю.
Гроссфогеля мне удавалось долго спасать. Я говорил:
— Если вы его расстреляете, все выйдет наружу. Придет время, когда Директор начнет спрашивать о Лео. Вам он нужен будет.
Его держали в тюрьме, арестован он был в декабре 42-го г., а приговорен к смерти только в мае 44-го г., когда немцы уже собирались бежать из Франции. Эта сволочь Паннвиц утверждает в книге Хёне, что он не причастен ни к одной смерти арестованных членов Красной капеллы. Врет! Из 17 человек, приговоренных к смертной казни во Франции и Бельгии, 8 были приговорены и казнены за время, когда зондеркоманду возглавлял Паннвиц. Что касается Гроссфогеля, Максимовича, Робинсона, Сюзан Спаак, Пориоля, он разделался с ними. В гестапо положение было такое: человек мог быть десять раз приговорен к смертной казни, но если начальник зондеркоманды считает, что осужденный ему нужен, никто не может без его согласия производить расстрела. Паннвиц всех передал в руки палачей. Сделал это в самые последние дни войны, чтобы скрыть свои преступления. Он знал, что Сюзан Спаак знает всю правду. Это касается и Максимовича, и Пориоля, и др. Паннвиц фактически явился их убийцей.
Последняя, шестая ложь, которая касается Робинсона.
Робинсон был французским агентом. Сейчас Роше говорит — при участии Домба был арестован Робинсон, один из крупных членов Красного оркестра. Но дело в том, что с Москвой он порвал, с ним прервалась связь за много лет до того. По тем данным, которые я имел, он был связан и с французами, и с англичанами. Директор мне сообщил — если возможно от него получать документы, материалы, стоит восстановить связь. Я связался с ним, но из нашей резидентуры никто не должен был знать его. О новых встречах договаривались лично на очередной встрече. Он никого не знал из наших людей, я не знал его людей. Знали его только Шнайдеры, знали его квартиру, были его друзьями. Я получал от него материалы, он сам вел себя паразитически, не желая рисковать человеком, который был шифровальщиком. Морально вел себя он плохо. Пришел как-то и сказал, что у него нет денег. Пришлось давать ему деньги. Но когда его арестовали, у него нашли столько денег, что на них можно было жить пять лет. Значит, другие тоже платили ему, не только мы.
Я очень был заинтересован, чтобы он не был арестован. Чего я боялся? Это была вторая половина декабря. Я еше не знал, пойдет ли эта гран же — Большая игра. Узнал, что если игра не состоится, организуют большой процесс во Франции, где докажут, что шпионаж — дело коммунистической партии. Для этого гестапо нужен был Робинсон. Его они знали месяцами и не арестовывали. Пути к нему вели через его бывшую жену Шаббель, через сына, через Шнайдеров.
21 декабря решили его арестовать. Шеф зондеркоманды Райзер решил выкинуть такой номер — принудить меня выехать на место, где хотят арестовать Робинсона. К счастью, получилось так — утром ко мне пришел Берг, который занимался мной, и откровенно сказал так:
— Знайте, что Райзер вас вызовет и предложит ехать туда, где будут арестовывать Робинсона. На то разрешение из Берлина он не имеет, т. к. недопустимо, чтобы вас кто-то видел. Он не собирается туда везти вас, но намерен проверить — как вы будете себя вести. Сообщит в Берлин, что лучшим доказательством неискренней игры Отго является то, что вы отказываетесь участвовать в аресте. Таким образом я уже подготовлен был к встрече о Райзером. У меня план был такой — если пойдет игра, они меня на место не привезут. Если игры не будет, меня доставят туда. Значит, я должен ехать. Должен раскрыть там себя, чтобы знали, что я арестован. Был уверен, что Робинсон явится не один. Арест должен был произойти на большой площади, где всегда бывает много народа.
