В тот же день, 19 ноября, была арестована секретарша фирмы «Симэкс» Сюзанна Куант, принимавшая активное участие в деятельности подпольщиков. Когда один из гестаповцев ударил ее кулаком, отважная женщина плюнула ему в лицо и крикнула: «Не забывайте, что перед вами дочь французского генерала!» Как и многие другие герои Красного оркестра, она погибла в фашистских застенках.
В те же трагические дни Леопольд Треппер встретился со связным ЦК ФКП — Мишелем. Он рассказал ему об арестах в Марселе, Лионе и Париже, о том, что, судя по всему, гитлеровцы задумали какую-то подлую интригу... «Если бы вдруг мне представилась возможность полететь в Москву, то я бы предложил Центру принять любую угрозу и поехать в Берлин, чтобы выяснить: что происходит? Но, конечно, сделать это невозможно», — сказал он своему связнику.
Было ясно, что угроза нависла над Максимовичами. Леопольд Треппер разыскал Василия Максимовича и спросил его: «Нельзя ли вам исчезнуть из Парижа?
Нужно, чтобы и Анна скрылась от гестаповских глаз...» И тот ответил: «Произошло несчастье. Моя мать-старушка и еще одна сестра находятся в Шато Билерон, в южной зоне, где теперь тоже хозяйничают немцы... Я не мог сразу перевезти их за границу. Теперь я не двинусь с места. Если я исчезну, то их немедленно арестуют!»
Спустя месяц, 12 декабря, Василия Максимовича арестовали люди из зондеркоманды на квартире его невесты — Анны-Маргарет Гофман-Шольц. Арестом руководил капитан Гарри Пипе, тот самый, который взял «четверку» в Брюсселе на ул. Атребат год тому назад...
Это была большая потеря... Еще осенью 1942 г. Василий Максимович рассказал Л. Трепперу о встрече с генералом Пфеффером, состоявшейся на квартире у невесты... Немцы предпринимали какие-то важные шаги для сепаратного мира с англичанами и американцами и создания единого фронта против Советского Союза...
Центр был проинформирован о затевавшихся переговорах, и Отто высказал предположение, что гитлеровцы затевают игру, чтобы дезинформировать Москву и таким образом вбить клин между союзниками...
«21 или 22 ноября 1942 г., — как вспоминал Леопольд Треппер, — состоялись последние встречи с Лео Гроссфогелем и Гилелем Кацем, его ближайшими помощниками и соратниками. Все понимали — наступил высший пик в деятельности их организации, в их борьбе: зондеркоманде удалось в Берлине, Чехословакии, Голландии, частично во Франции, в Брюсселе насесть на наши рации. Мы можем уйти, но противник станет продолжать свою работу, создаст гестаповский — фальшивый Красный оркестр, который неизвестно сколько будет продолжать игру против Главразведупра. Вопрос был поставлен именно так. Об этом хорошо знали Гроссфогель, Кац, Максимович... Знали, что нам сейчас невозможно уходить с линии фронта, с линии борьбы. Если потребуется, то надо пожертвовать своей жизнью, но раскрыть заговор нацистов против Москвы...»
Было решено отвести удар от тех товарищей, которые еще избежали ареста и, самое главное, — закрыть гестаповцам подход к связям с ФКП. Единственным человеком, который знал о связях Леопольда Треппера и Лео Гроссфогеля с партией, был Кент... Гитлеровцы, конечно, понимали, что самая серьезная угроза их замыслам исходит именно с этой стороны. Ведь через нелегальный партийный центр по его каналам в Москву может идти информация, не контролируемая ими, а, следовательно, игра с Центром будет невозможна. Спасти эту связь от гестапо — значит спасти все дело, ради которого они рисковали собой.
23 ноября Леопольд Треппер послал в Центр еще одно тревожное сообщение о драматической ситуации, создавшейся в их организации в результате провалов...
Наступило 24 ноября 1942 г.
«В тот день я должен был исчезнуть, — рассказывал он. — Но мне надо было посетить моего дантиста. Уже полгода, как я у него лечился, и в этот раз он должен был поставить мне коронки. Лео Гроссфогель и Гилель Кац оставались на квартире под Парижем, куда я должен был вернуться в четыре-пять часов вечера. Ночью я собирался уехать в КлермонФерран. Мы условились, что если не вернусь до 19 часов, значит, произошел провал. За день до этого, 23-го, послал письмо Жаку Дюкло, где писал: «Наше положение трагическое. Не понимаю, что происходит в Центре... Каждую минуту могу быть арестован, прошу об одном — уточнить все еще раз по партийной линии. Может, в Центр проникли враги?..»
В назначенный заранее час Леопольд Треппер явился к дантисту и сел в зубоврачебное кресло. Минуту спустя в комнату ворвались гестаповцы в штатском, крепко схватили его за руки, надели наручники, обыскали. Они думали, что Отто будет отстреливаться, выбросится из окна, но ошиблись. Арестованный держался спокойно. С полицейскими он встречался не первый раз. Его повели вниз, на улицу, к машине. Пока ехали, он думал о многом, мог покончить с собой, вывалившись на ходу, но отбросил эту мысль, понимая, что это будет малодушием. Ему выпала другая судьба — неравный бой... То, о чем неоднократно говорил с друзьями, о чем думал, определяя свою позицию в тяжкие часы одиночества, — свершилось.
Обращаясь к Карлу Гирингу, руководителю зондеркоманды, участвовавшему в его аресте, он сказал с иронией: «Могу вас поздравить, если бы немного опоздали, то долго бы пришлось вам меня искать...» Тот ответил: «А мы вас можем поздравить, так как о вашем существовании знали два года и искали вас... Сегодня завершили двухлетнюю работу». Затем добавил: «Хотя мы находимся на разных сторонах баррикады и являемся врагами, но в судьбе разведчика всякое бывает».
Леопольда Треппера привезли сначала на улицу Соссэ, в дом, где до войны помещалась французская контрразведка. Отвели на третий этаж, начался переполох, забегали какие-то люди. Начальник парижского гестапо приветствовал арестованного словами: «Наконец-то мы схватили советского медведя!»
Снова его усадили в машину, повезли в военную тюрьму Френ, под Парижем. Там он провел несколько часов. Было уже поздно, настал вечер, его опять усадили в машину и опять вернулись на улицу Соссэ, где состоялась первая встреча советского разведчика с руководителями зондеркоманды «Роте Капелле». Еще один поединок...
Когда Леопольда Треппера привели наверх, было где-то около двенадцати часов ночи. В комнате находилось 8 — 9 человек, и среди них, как он позже узнал, шеф гестапо Генрих Мюллер. Первый разговор, вспоминал Л. Треппер, длился около 4 часов.
«Началось все с вступительных слов Карла Гиринга: «Это мои коллеги, которые интересуются вами и, невзирая на занятость, прилетели из Берлина». Далее Гиринг продолжил:
«Хотя вы очень искусно работали, но дело ваше проиграно. По разным соображениям, о которых вы узнаете позже, мы не собирались вас арестовывать. В Берлин вы не захотели приехать, тогда нам и пришлось осуществить арест, который для нас был нежелателен».
Потом он начал говорить, что мое дело не нуждается ни в каком следствии. На столе лежали четыре папки, и он показывает на них: «Здесь находятся ваши шифровки. Через несколько дней вы сможете их посмотреть». Я вижу, что три папки называются «Роте Капелле», одна — «Дело Большого шефа» — касается только меня. Гиринг говорит:
