Для Рихарда Зорге я в течение года отправлял деньги в Амстердам. Получил указание, что он очень нуждается, чтобы из Амстердама получать деньги. У него должен быть счет в Голландии. Он работал для голландских газет, естественно, что он мог иметь банковский счет. В этих сферах мы имели хорошие связи. Один из людей, которой в то время был крупным финансистом, являлся когда-то самым близким другом Карла Либкнехта. Коммунист стал крупным финансистом Ван Ферденель, и, когда нам нужно было что-то сделать, мы обращались к нему. Кроме того, он был крупнейшим специалистом по алмазам, бриллиантам. Мой связной из торгпредства занимался покупкой и продажей бриллиантов. Раз сказал мне, что получил из Москвы указание по этому поводу. Спросил, не могу ли я ему в этом отношении помочь. Я пошел к этому Клейнхазу, кажется. Он страшный чудак, человек, который имел миллионы, жил по-спартански. А партия имела деньги, сколько нужно. У него был талант на финансовые дела. Когда я к нему пришел, он говорит:
— Ну хорошо, это же несчастье — Советский Союз привез много алмазов, продает за гроши и теряет миллионы. Тот, кто здесь сидит, не понимает в алмазах.
Тогда я ему говорю: «Я тебя сконтактирую с торгпредством, посоветуй им». Я свел его с этим товарищем, и он без всякой материальной заинтересованности направлял его — когда продавать, когда покупать. Наш товарищ из торгпредства за несколько месяцев получил такой авторитет, стал перевыполнять план. Если ему говорили до этого — продавай по такой-то цене, он продавал, зачем ломать голову и продавать дороже. Лишь бы план был выполнен. А когда он через него узнавал — подождите два дня, тогда дело пошло... Так и для Зорге, когда мне нужно было отправлять ему деньги, я отправлял. И если бы возник вопрос, пожалуйста — Рихард Зорге имеет счет в банке. Только они стали нас серьезно эксплуатировать. Один должен ехать в США, второй на Кубу, третий туда, четвертый туда.
Помню, в середине мая 40-го г., когда началась война, приезжали четверо. Известно было, что тем, кто из Южной Америки, не надо было получать визы в США. Эти люди приезжают уже в Антверпен и узнают, что все, кто из Южной Америки, должны прийти в консульство США за визами. Кончилось тем, что трех пришлось отправить в Москву обратно. Сомневались — как идти, плохо знали язык. Кроме того, надо было пойти в консульство собственной страны. Был только один парень, ему говорю, дело такое и такое. Он был как аргентинец. Надо идти к аргентинскому консулу, потом американскому. Как делать. Он сказал — пойду. Пробыл десять дней и за это время не только получил визу, но и рекомендательные письма — от аргентинского посла и от консульства Соединенных Штатов. Но это был один из четырех, который знал страну, прекрасно владел языком.
Но язык не самое главное, дело в том, что были люди, родившиеся где-то в Европе, и не знали хорошо языка своей страны. Предположим, если родился в Польше, жил в Канаде. Один такой был в Париже, другой случай с Кентом
{25}. Кент ищет квартиру. Звонит по телефону. Это было уже в Париже. Хозяйка говорит, пожалуйста, приходите. А тот говорит «мисью» — мерси, мисью. Хозяйка спрашивает — а вы русский? А русские, проживавшие во Франции, как бы хорошо они ни знали язык, кроме очень незначительной части, отличались своеобразным акцентом. Резало ухо — не месье, а мсью. Тогда я ему говорю, ну, можешь туда не ходить.
Я понимал, что с языком будет трудно, особенно после войны. Трудность ассимиляции в данной стране. Человек, приезжая из другой страны, если он должен играть свою роль, то должно быть как в театре. Но в театре роль играется два-три часа, а здесь годы.
В 40-м г. было много сложных проблем, но работать было значительно легче, чем потом. Надо было отправить код, отправляли код, пусть там регулируют на месте. По поводу четырех приехавших я написал:
— Что вы думаете, что у меня здесь детский сад для разведчиков? Что я буду здесь их готовить?
Как произошла встреча с Кентом, с Аламо. Теперь кому не лень — собираются заработать на «л'Оркестер руж». Товар только подавай. Читал я Александрова
{26}, авантюрист, вроде антинацист и просоветских будто взглядов.
Все, что он пишет, далеко все было от действительности. По поводу Кента он придумал целую легенду, что он был крупным работником разведупра в 35-м г. во Франции. Он только забыл одно: в разведке имеют большое значение хронологические данные. И хронология, и фактология. Если бы он посмотрел сколько лет было Кенту в 35-м г., и к тому же он тогда не знал французского языка, стало бы ясно, что Кент не мог быть человеком для очень важных поручений в 35-м г. Получилось, что у него была связь с ЦК Французской компартии. После 34-го г. принято решение запретить использовать в разведке коммунистов данной страны
{27}. Это решение было отменено только во время войны. Тогда была уже другая ситуация — была война.
Как приехал Кент. Он приехал раньше. До начала войны в 40-м г. один другого не знал. У меня была тактика, несколько отличная. Если не было надобности, люди друг друга не знали. Я исходил из принципа — если связистом является кто-то, то не играет роли, с кем он связан. Если связист проваливается, он сможет говорить только о своей работе. Опаснее всего, когда человек начинает говорить о работе других. Но когда ему нечего сказать, начнет фантазировать, а всякая фантазия отведет врага на другой след.
Кент приехал весной 39-го г. Указание Центра было, что он назначен на Копенгаген представителем фирмы (плащи) «Руа дю Каучук». Дочерняя фирма, филиал нашей фирмы, которой руководил Жаспар
{28}, брат бельгийского премьера, бывший консул. Очень приятный старик, находился на пенсии, но почему ему не заработать. Бельгия заинтересована в экспорте в скандинавские страны. Жаспару сказали, нужно это осуществить, заработок будет неплохой. Жаспар пошел на это, стал директором нашей фирмы. Ездил в Копенгаген, Осло, Стокгольм. Перед Жаспаром открывались все двери. Он умер только три года назад. О всех делах он узнал только после ареста. Но он знал, что идет работа против немцев, но был уверен, что это для англичан. Кент должен был возглавлять филиал в Копенгагене.
Кент учился в разведшколе одновременно с Ефремовым
{29}, Макаровым. Они где-то друг друга видели, но фактически не знали. Он должен был оставаться у меня с год, чтобы поработать над языком, ассимилироваться, познакомиться с задачами, которые он должен выполнять на фирме. В Копенгаген он должен был приехать не из Брюсселя. Это все готовилось очень хорошо. Было много предложений, и мы взяли уругвайца, который имеет деньги, молодой и т. д. Жена моя была со мной, была его связистом. С ним я никого не хотел связывать. Встретил я Кента в Генте. Первое впечатление от встречи с ним было хорошее. Испанский он не знал, хотя был в Испании. Туда направили его с подводной лодкой. Действительно ли это было или он выставлял себя так, но утверждал, что плыл на подлодке вместе с Кузнецовым. Что он там делал в Испании, я не знаю. Ошибкой было то, что думали, — если человек перешел этот этап, войну в Испании, он уже подготовлен к разведработе. С Макаровым было другое дело, он себя хорошо проявил в Испании. Он сел в самолет, в котором ни черта не понимал, требовалось бросить бомбы на франкистов. Он поднялся, сбросил и счастливо сел, только ногу сломал. В Бельгию Макаров приехал тоже в 39-м г., несколько позже.
