Вам могу откровенно сказать, учитывая, что мы вот уже три года знаем друг друга. Все-таки товарищи в Москве должны были бы найти нужные контакты. Этот контакт у меня мог бы быть, как контакт с друзьями.
Надо же знать, что Советский Союз, являющийся такой колоссальной силой, не всюду имеет слишком много друзей. Есть еще много и противников у него. Друзей надо беречь. А из меня, говорю вам откровенно, как бы ко мне ни отнеслись, из меня никто не сделает недруга Советского Союза. Будет ли хорошее или плохое отношение ко мне, из меня недруга Советской страны не сделают. Разве я могу отказаться от Советского Союза. Ведь это значит плевать самому себе в лицо. Делать этого я не собираюсь. С этим я жил и буду жить дальше.
А вообще, конечно, все это я переживаю, потому что хотелось бы, чтобы о Красной капелле как минимум было бы напечатано не только в Киеве. Скажу вам еще и другое. То, что появляется в Советском Союзе, подхватывают всюду, читал в коммунистической прессе в английской, где упоминается, что писали в Киеве о Красной капелле. Я мог ожидать и ожидал, пусть это будет не книга, но что-то другое — статья, заметка в газете, приуроченная к дате или без даты что-то о Красной капелле.
Ведь сейчас у нас перевели с английского книгу о Гиммлере, так в ней вспоминается о Красном оркестре. Сейчас нет книги, касающейся истории борьбы с нацизмом, чтобы не упоминалась Красная капелла.
Поэтому я мог ожидать, что и в Советском Союзе могло быть что-то написано. Нежелательно упоминание фамилии Домба, так можно его назвать Жильбером или как-то по-другому. Поймите, здесь вопрос не во мне, совсем другой вопрос. Страшно обидно за тех героев, которые там погибли, о которых в Советском Союзе не вспомнил никто. Спаак, Пориоль, Соколы, Гроссфогель, Максимовичи и все другие. Ведь это же герои, которые погибли в борьбе с нацизмом, которые шли в первых солдатских рядах. А там, на Западе, эти люди, павшие в борьбе, пользуются колоссальнейшим уважением, во Франции, Бельгии, повсюду.
Ко мне обратились с просьбой. Готовится открытие музея Сопротивления во Франции. Специальный раздел будет подготовлен о деятельности Красного оркестра, там будут показаны только документы, рассказаны конкретные факты борьбы, суровая правда, без выдумки и фантазии.
Вернемся снова к журналу «Огонек»
{110}. В некоторых письмах мне говорят — зачем же нужна такая фантазия. На стольких страницах, в десяти или двенадцати номерах это написано. А если бы вместо этого на трех-четырех страничках написать то, что делалось, это имело бы громадное значение, было бы намного сильнее. Жаль, они говорят, и пера, и денег, и бумаги, затраченных на все эти дела.
Как моя судьба сложится в дальнейшем, я не знаю. Конечно, все это тяжело. Было время, когда семья была почти совсем разбита. Потом дожил до того времени, когда собрались, жили вместе. Потом по инициативе такого Мочара, который наделал дел в 1968 году, семья снова разбита. Трагедия теперь нескольких тысяч людей. А ведь значительнейшее большинство людей, которые уехали, были не враги, а друзья Польши.
Случилось несчастье. Ну и что ж, тем не менее люди есть люди. Был настоящим коммунистом, им и остался. Возьмем мое положение. Тяжело жить одному, остались вдвоем с женой. Детей — никого, родственников никого. Дальние и близкие, все они погибли в Аушвице, Треблинке и других лагерях смерти. Никого же осталось, абсолютно никого нет. Осталось год, или два, или три жизни. Будет ли она здесь или где бы она ни была, могу сказать одно: она будет и дальше той, что была всю прожитую жизнь.
Что касается моего отношения и дружбы к Советскому Союзу, может быть только такой, какая была. Хочу верить, что и другие поймут это. Товарищи в Москве должны это понять.
Я имел разговор с одним из членов нашего Центрального Комитета, который курирует такие учреждения, как Министерство внутренних дел. Знаем друг друга вот уже десять лет, работали вместе. Фамилия его Очепко. Говорили мы два с половиной часа. Он сказал — вы коммунист, были и останетесь им. То, что произошло в шестьдесят восьмом году, мы не в силах теперь исправить полностью.
Реабилитация в отношении живых — это одно. Но если семьи разбиты, их больше нет. Т. Герек и другие товарищи правильно смотрят на эти вещи. Герек был единственным человеком, который тогда дал интервью в Катовицах одному из редакторов «Юманите» и сказал категорически — у меня нет никаких сионистов. У меня евреи или не евреи, они вместе с нами борются за социализм. Это было в шестьдесят восьмом году.
Герека я знаю очень хорошо, с Бельгии, где он работал. Связь у меня была не с ним, но с тем, кто руководил его группой, я был связан. Он был на нашем съезде тоже. Все эти товарищи, тот же Жак Дюкло и другие знают о работе Красного оркестра.
Где бы я ни был, куда бы я ни приехал, если же останусь здесь, будут знать, что приехал коммунист, что его сердце осталось там, откуда он приехал. Мне важно, чтобы вспоминали то хорошее, что было сделано. Ни против Польши, ни против польского народа, ни против руководства у меня нет и не может быть. То же самое и в отношении Советского Союза.
Может быть, приходится пожалеть, что все сложилось именно так, как произошло. В Союзе ведь осталось тогда много поляков. Приехал, был уверен, что здесь семья.
Красная капелла стала явлением, которое занимает свое место в коммунистическом движении. Если об этом сейчас нет книги, надо об этом сказать в каком-то журнале. Такой человек, как Корольков, это мое мнение, может написать о дальнейшем развитии событий — о Красном оркестре и некоторых сторонах его деятельности. Хотя бы коротко — о Бельгии, Франции, Чехословакии — можно поднять столько материала, дать фотографии участников, которые погибли. Сейчас собрано очень много фотографий. Возьмите Пориоля, это же герой, работник коммунистического подполья, его нужно показать именно сейчас, когда с Францией устанавливаются такие тесные, дружеские отношения.
Во Франции и Бельгии заявлено, что правительства считают всех комбатантов из Красного оркестра участниками движения Сопротивления и приравнивают их всех при получении пенсий, орденов и прочего. И они все получают пенсии, они или их родственники. Я не стану ожидать этого для себя, но скажу, что если бы приехал туда, то в продолжении двух недель мне предоставят пенсию как комбатанту данной страны.
Об этом сейчас говорят в прессе. Говорят, что борьба была связана органически с действиями Красной Армии. Такие, как Домб и Другие, боролись не только за Польшу. Их борьба была связана за освобождение и Франции, Бельгии, т. к. Советская Россия была главной силой, которая вела борьбу с нацизмом.
Вероятно, есть в Москве товарищи, которые считают, что это хорошо, когда на Западе много пишут о минувшей войне, о героизме, о главенствующей роли Советского Союза. Это хорошо, правильно, однако нужно знать одно — на каком-то этапе, в какой-то момент и Москве надо подтвердить, как все было, но не без конца ждать, что это было только там, на Западе.
Я, например, уверен в одном, вы же знаете, я человек, для которого не имеют значения ни награды, ордена, деньги, если бы я был на десяток лет моложе, то мог считать, что придет время и, где бы я ни был, найдет его советское правительство, пригласит его в советское посольство и вручат ему со словами — это вам Советский Союз вручает, он не забыл вас и не забудет... Здесь я как-то сказал товарищам, если бы я умер, вы сделали бы мне прекраснейшие похороны, и тогда бы вы все вспомнили. Но я никогда не проявлял торопливости, чтобы спешить на собственные похороны.
