Когда я спрашивал его, а кто должен знать все, он отвечал: только я.
Роше утверждает, что есть документ 43-го г., где сказано, что Домб, Отто, виновен в аресте Харри Робинсона и его людей. Эту бумагу отправил Райзер, который тем самым хотел доказать, что он добивается получить от Отто доказательство того, что он перешел на сторону зондеркоманды. Следует здесь сказать, что повсюду, где появляются высказывания зондеркоманды, прокуратуры и т. д., все это имеет в основе своей не реальные факты, а стремление с помощью лжи спасать после войны собственную шкуру.
Хочу подчеркнуть, все, что я сказал, является базой всевозможных фальсификаций. Отсюда и идут обвинения наших людей в измене и тому подобном. Говорю это особенно потому, что в последних книжках, вышедших в Советском Союзе, много всякой путаницы. Уточняю следующее: во Франции и Бельгии в руководстве зондеркоммандо, говоря хронологически, дело обстояло так. Руководителем и главным шефом был Гиринг, назначенный из Берлина. По линии абвера работал капитан Пипе. Гиринг приехал из Берлина летом 41-го г. в Брюссель, в начале октября переехал и создал свою базу на рю Сое в Париже. До войны в этом доме находилась Сюрте женераль
{123}. Поместился Гиринг со своей командой на четвертом этаже.
Гиринг руководил зондеркомандой до мая 1943 г., когда он должен был уйти из-за прогрессирующей болезни — рака горла. Умер он в конце 43-го или в начале 44-го г.
Хайнрих Райзер был назначен заместителем Гиринга, с ноября по июнь или июль. Практически он выполнял и руководил всей оперативной работой зондеркоманды. (Ноябрь 42-го по июнь—июль 43-го г.)
Райзера освободили по той причине, что он не подходил для Большой игры, в нее не верил, упорно утверждал, что Отто ведет свою игру. Только после того — в июле 43-го г. в Париж был направлен Паннвиц, который стал начальником зондеркоманды Роте Капелле. Он руководил командой до конца войны, и после окончания войны его удалось завлечь в Москву и арестовать. В этой завершающей фазе игры я принимал участие уже в Москве, предложил свой план, который и увенчался успехом. В конце июня 41-го г. Паннвиц с Кентом появился в Москве, где и был арестован.
В Берлине были следующие руководители зондеркоманды: Фридрих Панцингер, Хорст Копков, Иоганн Штрюбинг. Из них Панцингер был одним из главных руководителей зондеркоманды и вел повседневную работу. После войны находился в Советском Союзе и оставался в заключении до самой амнистии, связанной с установлением дипломатических отношений с Западной Германией и приездом Аденауэра в Москву. До 1954 г.
Затем был Копков и третьим — Иоганн Штрюбинг. Копков попал в руки англичан после войны, был замешан в какой-то грязной истории, связанной с действиями английской разведки, и покончил с собой.
В Боннской республике до сих пор из берлинской зондеркоманды находятся Фридрих Панцингер и Иоганн Штрюбинг. Из франко-бельгийской команды живы Хайнрих Райзер, Хайнц Паннвиц, Пипе, если еще не умер — теперь ему должно быть лет 76.
Почему я сейчас это подчеркиваю? В книге Хёне он приводит высказывание этих главарей команды, но приводит то, что ему выгодно. Беседы с ними происходили в 68—69-м гг. В отношении Райзера он говорит, например, что Райзер не доверял Отто и был уверен в его неискренности. Считал, что уже в мае 43-го г. игра провалилась, потому что Москва уже все знала.
Хочу рассказать о тех обвинениях, которые выдвигает против меня шеф французской контрразведки Роше. Первое обвинение. Домб—Треппер с 1930 г. был причастен к разведке в борьбе против Франции. Сначала как участник сети Вира («Фантомас»), а потом как руководитель советской разведки в Центральной Европе. Все это ложь. Факт остается фактом — ни я, ни такие руководители ФКП, как Жак Дюкло и другие, в те годы к работе разведки причастны не были. Когда провалилась сеть в июне 1932 г., это было время реакционного правительства Тардье, Сюрте женераль старался перенести всю ответственность на коммунистов, они, мол, занимаются разведкой, что один из редакторов «Юманите» Рикье продал все и подтвердил соучастие коммунистов в разведке Советов во Франции.
Из-за поднятой кампании, которая угрожала партии, в частности и некоторым руководителям, а мне угрожала потому, что в то время я руководил коммунистической работой среди эмигрантов, а работа эта была полулегальной. Официально я вообще не мог заниматься политической деятельностью. В связи с этим я уехал в Советский Союз. Отделом кадров Коминтерна и руководством ФКП был направлен в Москву в Комуниверситет национальных меньшинств Запада им. Мархлевского.
Лучшим доказательством, что мы не считали, что подвергались особой опасности, может быть то, что моя жена Любовь Евсеевна приехала в Москву только через год. Все это время она жила в Париже. Но важно здесь одно: вся эта кампания, поднятая в те годы, была основана на большой лжи.
Уехав из Франции в 32-м г., я впервые появился в
Париже только в 1937 г. в январе месяце. Приехал по заданию, которое не имело отношения к разведке. Это было задание отдела кадров и руководства компартии, согласованное с Директором Главразведупра Яном Берзиным. Моя задача сводилась к тому, чтобы на месте разузнать о причинах произошедшего провала в 32-м г. Пробыв во Франции несколько месяцев, вернулся в Москву, в начале 38 г. снова на два-три месяца ездил в Париж по тому же делу. Удалось раскрыть, что версия о разведработе французских коммунистов в пользу Советского Союза основана на лжи и провокациях.
Подчеркиваю, что ни в 37-м, ни в 38-м гг. я никакой разведывательной работы не проводил. Это понятно каждому умному человеку — если я ехал легально и там находился в официальных сношениях с адвокатами, больше того, это мало кому известно, я был на аудиенции у президента Франции Венсана Ориоля
{124}. То было время Национального фронта, и я просил его амнистировать тех, которые еще находились под арестом. Так вот — резидент Разведупра никак уж не пойдет, на аудиенцию к французскому президенту, не станет нанимать адвокатов, выступать и т. д. Так что утверждение, что уже в те годы я был разведчиком, — абсолютная ложь.
Фактическая моя разведывательная работа началась во Франции только после падения Парижа. Это важно знать тем, кто публикует всякий домысел о нашей работе. Когда пишут отвлеченно, это дело авторов. Но когда называют настоящие фамилии, настоящие места действий, даты, здесь уже нечего лгать. Например, в последней книжонке «Забудь свое имя»
{125} сказано, будто я приехал в Бельгию в 39-м г. Это ложь. В Бельгию приехал в начале лета 38-го г. Через несколько месяцев уже приехала Любовь Евсеевна с ребенком. Вместе с Гроссфогелем я начал создавать первую группу Красного оркестра. В 39-м г. ко мне приехал Аламо, который должен был у меня оставаться как техник-радист. Позже приехал Кент, который вообще не должен был оставаться в Бельгии. Его нужно было только подготовить к переезду в Скандинавию — ощутить атмосферу жизни на Западе, освоить язык. Он учился в университете Брюсселя и через год должен был уехать в Копенгаген. В Бельгии он остался только потому, что в мае 40-го г. началась война в Европе, Бельгия, Голландия, Франция были оккупированы германской армией. Так что фактически из Центра ко мне приехал только Аламо.
