Что касается путаницы, которую делают авторы названной книжонки, тоже неверно, потому что, касаясь, к примеру, Венцеля, он работал в Бельгии еще до меня. По всем данным, он был там уже с 36-го года. Имел свою собственную группу. Правильно, что еще в то время он на случай войны с Германией создавал радиосеть по линии Коминтерна. Его задачей было подготовить сеть и работников для Голландии. Лично Венцеля я не знал и познакомился с ним только в результате трудностей, сложившихся в результате нарушения связей с Москвой. Хотя Аламо приехал как специалист, но оказался дилетантом в своих делах. И только после нападения Германии на Советский Союз, летом 41-го г., с согласия Директора я связался с Венцелем.
Что касается Ефремова, по финскому паспорту Ернстрема, то за всю свою работу его не знал. Он вообще не принадлежал к моей группе. Имел самостоятельные задания, и встретил я его не раньше начала весны 42-го г. До этого времени он имел двух-трех людей. Наша встреча с ним произошла по указанию Директора, когда из-за провала 13 декабря 41-го г. я вынужден был отправить Кента в Марсель из Брюсселя. Те, кто остался из той группы, находились несколько месяцев в подполье и находились в контакте только непосредственно со мной. В 43-м г. было два варианта. Центру я представил такой вариант — таких товарищей, как «Боб» Избуцкий. (Он был в 38-м г., уже после того как я работал с Гроссфогелем, нашим сотрудником, первым комбатантом Красного оркестра.) Ходят грязные разговоры, будто Избуцкий проложил гестаповцам след в Голландию. Это неверно, то был чудеснейший человек, и сделал то, что ему приписывают, совершенно другой человек. Кличка которого была Голландец. (Другой, не путать с Голландцем 32-го г.) Боб был одним из старейших, настойчивых деятелей Коммунистической партии. О нем рассказывают, что в самых тяжелых условиях под Брюсселем он всегда был такой бодрый, поддерживал и укреплял уверенность десятков людей. Держался так до последнего дня своей жизни. Родился он в Бельгии, жил там и хорошо знал обстановку. Настоящее имя Герман Избуцкий. Привлек его к нашей работе Лео Гроссфогель.
Мое предложение Центру заключалось в следующем: с помощью Избуцкого и Райхмана-фабриканта, так же как Шпрингера в Лионе, создать новую группу. Все децентрализировать в связи со сложившимся тяжелым положением. Предлагал дать им возможность непосредственно связываться с Центром. Это дало бы нам большие перспективы не допустить до провала.
Каждый из них имел прекрасные связи. Шпрингер пришел к нам после нападения на Бельгию. Был офицером бельгийской армии, коммунист. Он не был в Германской компартии — это напутали. Принадлежал к Бельгийской компартии, воевал в Испании. Человек исключительного мужества. Его я отправил в Лион. Но Центр отклонил мой план. Решили передать всех их под руководство Ефремова. Что еще хуже, это дело с Венцелем. До того года он работал самостоятельно. Венцеля тоже передали под руководство Ефремова.
Это была роковая ошибка — назначение Ефремова старшим группы. Было это в марте 42-го г. В августе он попался, и я считаю, что на всю нашу сеть в Бельгии, Голландии, Франции единственным, сознательным, в полном значении этого слова, предателем был Ефремов. Пришел ли он к этой мысли стать предателем до своего ареста или позже, это не мое дело. Но знаю, что с первой минуты он наделал страшно много вреда. Он раскрыл до конца все, что было в Бельгии, раскрыл путь к «Симэкско» в Бельгии, раскрыл дорогу к Винтеринк в Голландии, раскрыл путь во Францию, рассказав все, что знал. И кроме того, перейдя на работу к немцам, его передатчик немедленно начал работать и ввел Директора в самые тяжелые заблуждения.
Если бы тогда товарищи в Москве сравнили материалы, которые Ефремов отправлял до своего ареста и после, это вызвало бы большое удивление — откуда он стал их получать, такие ценные, военного характера материалы. Но эти материалы настолько ввели в заблуждение сотрудников Центра, что, когда я отправил донесение, что Ефремов перешел на сторону немцев, что нужно предпринять такие-то и такие-то меры, я получил ответ — вы ошибаетесь. Действительно, он был задержан из-за своего финского паспорта, но ему удалось все урегулировать. Я снова радировал, но это не дало результатов.
Затем я получаю указание Директора поехать в Брюссель и встретиться с Ефремовым. Указывалось место, время встречи. Понятно, что я туда не поехал, но направил туда наших людей. Увидели, как пришел Ефремов, окруженный «ангелами» гестапо. Между прочим, это было очень хорошим козырем после моего ареста, когда я разрушил несколько их самоуверенность, что они так ввели в заблуждение Директора. Они сказали мне — мы же сильнее вас у Директора. Ефремову верят. А я спрашиваю — почему же вы так уверены? В передачах, которые идут от его имени. Ну, в таком случае напомню вам другое — Директор прислал вам сообщение, что я должен встретиться с Ефремовым в Бельгии. Так? — Да, верно. — А почему я не приехал? Может быть, Директор специально отправил вам эту шифровку, чтобы ввести в заблуждение. — Мне очень нужно было поколебать их уверенность.
Вернемся к Роше. Его утверждения — гнусная ложь. За Францию я несу ответственность только с июля 40-го года. В ноябре 42-го г. произошел мой арест. Я несу ответственность за все, что было до моего побега 13 сентября 43 г. Несу ответственность за все, что произошло после моего побега, за действия, которые я предпринимал. Это были уже скорее действия контрразведки, чтобы не допустить дальнейших арестов и выяснять, что они делают. Это было до освобождения Парижа. Ни в чем здесь не было с моей стороны деятельности, направленной против Франции. Надо еще принять во внимание, что Франция была страной оккупированной, и наша борьба была органичной частью совместных действий с движением Сопротивления. Мы действовали как разведывательная группа, связанная с Генштабом Красной Армии, действовали для Советского Союза и тем самым во имя интересов победы антинацистской коалиции.
Теперь о том, что Хёне говорит в своей книге.
Здесь автор повторяет самые страшные обвинения в измене и предательстве руководителей берлинской группы. Конкретно — Шульце-Бойзена, Кумерова, Адама Кукхофа, Арвида Харнака. Версия такова: так как первыми были арестованы Бойзен, Харнак и Кукхоф, то все дальнейшие аресты произошли из-за них. Якобы они изменили и раскрыли остальных. Все это ложь. По-моему, очень точные анализы, разработки всех материалов к тому моменту, когда начались первые аресты руководителей, нити от зондеркоманды уже вели к шестидесяти примерно членам Красного оркестра. Кроме того, хочу привести вам очень интересный разговор, который я имел с Гирингом. Было это в то время, когда он был уверен, что я сотрудничаю с немцами в Большой игре. Мы что-то говорили о Берлине. Я делал вид, что вообще ничего не знаю, и спросил — сколько человек вы арестовали?
Тот ответил:
118.
Я начал смеяться и говорю:
— Вы, господин Гиринг, такой крупный специалист и верите, что поймали 118 шпионов?
— Что вы, что вы, не считайте меня дураком. Если там есть 10—15, этого много.
— Зачем же вы арестовали 118?
— Разве вы не знаете, как это делается? Часть раскрыли и подозревали, остальных взяли из круга знакомых, т. к. мы уже следили за ними. Взяли всех. Для дураков это приятно, что так много. Но мы же прекрасно знаем, что дело не в количестве. Были там какие-то люди — антинацисты, которые занимались пропагандой, но разведчиков среди них было немного.
