У них в Интернете свои сайты, от которых
отпочковывались новые энтузиасты, эти в своем рвении найти великих предков
среди «незаслуженно забытого наследия» вообще заходят так далеко, что, если бы
я не видел их честные глаза и чистые лица, полные веры в правоту своего дела,
счел бы провокаторами, уж слишком карикатурно все получается.
Хуже того, все эти группки носителями истины объявляют
только себя, а остальные ни мало ни много как предатели, засланные казачки.
Сразу же начинают копаться в родословных коллег, чуть ли не у каждого находят
либо жену-еврейку, либо бабушку, а если и не еврейку, то с подозрительной
фамилией. А если и с фамилией все в порядке, то нос что-то великоват,
волосы кучерявые, кожа смуглая, да и глаза прячет, еврей наверняка, наши ряды
расколоть прислан…
Глава 5
Звякнуло, на экране поверх картинки возникла крупная
надпись: «Позвонить Ротмистрову». Я взглянул на циферблат в уголке
дисплея, мои часы опережают на минуту, палец привычно кликнул на правой кнопке
грызуна, едва курсор попал на нужную фамилию.
Дверь приоткрылась, заглянула Юлия.
– Борис Борисович, вы не очень заняты? А то Лысенко
заявляет, что у него крайне важное, просто безотлагательное дело.
– Через пару минут, – попросил я. – Я только
договорюсь о встрече.
– Да я могу продержать его до вечера!
– Да ладно тебе, – ответил я. – Не дразни, он уже
и так под мухой. Впрочем, понять его можно: кто в России не пьет, кажется
шпионом или предателем.
– Я это заметила, – ответила она. – Потому и
придержала.
На экране появилась комната крупнее моей, кабинет
Ротмистрова, доктора наук, математика номер один в мире, а также члена
редсовета нашей партии, затем и сам Ротмистров развернулся в кресле к
вебкамере.
– Слушаю, Борис Борисович!.. Приветствую.
– Вы не забыли, – напомнил я несколько
заискивающе, – обещали почтить вниманием…
– Все помню, – прогудел он благодушно. – Буду в
срок! Когда я опаздывал?
Я торопливо распрощался, сердце стучит, хотя чего
волноваться, я сам доктор наук и профессор, разве что естественных, а
естественники всегда несколько комплексуют перед «настоящими» учеными.
В кабинет робко заглянул Лысенко, убедился, что я не
занят, тихохонько вдвинулся громадным телом штангиста в кабинет. В руках
рулон бумаги, от него самого и от бумаги сильно пахнет водкой, лицо главреда
налилось нездоровой багровостью, даже глаза покраснели, но держится подчеркнуто
деловито.
– Вот, Борис Борисович, – сказал он, расстилая по столу
сверстанный макет газеты. – Взгляните, это завтрашний выпуск. Таким, как
говорится, будет выглядеть. Пока еще не поздно, внесите ваши руководящие
изменения. Ждем ваших бесценных, вне всякого сомнения и критики, решений.
Я просмотрел бегло, не реагируя на шпильку,
Лысенко – профессионал высочайшего класса. Его бы с руками оторвали в
любом крупнейшем издательстве или в элитном журнале, где получал бы в десятки,
если не в сотни раз больше, имел бы власть и влияние, а под рукой были бы
тысячи исполнительных сотрудников, но пашет здесь, потому что здесь –
Россия, а там всего лишь деньги.
– Хорошо, но где интервью с губернатором Новочеркасска?
– Пойдет в следующем номере, – ответил он с
готовностью. – Мы решили дополнить комментариями наших специалистов.
– Кого?
– Коновалова и Евлахова.
– Евлахов, это который директор Института проблем Европы?
– Да, но он, несмотря на работу в правительственных
структурах, наш человек. По духу, я имею в виду.
– Ну, – пробормотал я, – если по духу…
Присесть я ему не предлагал, да он и сам понимает, чем
именно я недоволен, потому так тянется и демонстрирует преданность и
чинопочитание, будто старается рассмешить. Дальше я просматривал статьи молча,
в носу зачесалось, чихнул, Лысенко тут же сказал с готовностью:
– Долгого здоровья, Борис Борисович!.. И крепкого!
– Спасибо, – пробормотал я.
– Это не простуда? – поинтересовался он. Сказал
подчеркнуто серьезным голосом: – Кстати, новое и самое мощное средство от
депрессии изобрели как раз российские фармакологи! Для поднятия общего тонуса
достаточно трижды в день перед едой принимать по зеленому горошку и запивать
ста граммами коньяка.
Я поморщился.
– Это вы все трое от гриппа лечились?
– Борис Борисович! – воскликнул он обрадованно. –
Да там почти ничего и не было! Ведь стакан, наполовину заполненный водкой,
оптимисты считают полуполным, пессимисты – полупустым, а русские –
почти пустым, не так ли?
Я покачал головой.
– Это про тебя говорят: не так страшен русский танк, как его
пьяный экипаж? Да, в России действительно только две беды, но каждый день
разные… только пьянство неизменно.
– У нас климат таков, – сказал он
убеждающе. – Северный! Пить надо, чтобы согреться. Для сугрева, как
говорил мой прадед, а он прожил сто три года.
– А сейчас средняя продолжительность жизни по
России, – напомнил я, – пятьдесят семь лет… Хотя по-прежнему
отмороженных больше, чем ошпаренных. Особенности национального климата! Эх,
Дима…
Он с самым сокрушенным видом развел руками. Красавец, атлет,
штангист, на кой хрен ему эта пьянка, но с другой стороны: если не пить, то как
бы и не русский, чуть ли не предатель, а то и в самом деле предатель, если
точно не можешь предъявить бумаг с печатями, что у тебя полнейший цирроз
печени, и пить никак нельзя… да и то найдутся друзья, что будут с упоением
выкрикивать: и у нас цирроз, и у нас язва, и нам низзя, но мы же пьем?
Я отодвинул газету.
– Все отлично. Хотел бы придраться, да не могу.
Он заулыбался, бережно взял газету и свернул в рулон.
– Спасибо, Борис Борисович! Я уж думал, к чему-нибудь
да прицепитесь. Должны были найти.
– Иди, – вздохнул я. – Ничего не могу добавить.
Он удалился, очень тихо притворив дверь. На лице вся та же
растерянность, так и не понял, почему я ничего не сказал, как обычно, о вреде
пьянства. Я сам не понял, но что-то зреет и во мне и в обществе, самому
тревожно. На фоне этой надвигающейся грозы пьянство сотрудников в элитной
крепости русского духа – мелочь. Вот-вот взорвется такое, станет не до
пьянства.
Таймер перепрыгнул пару каналов и замер на передаче, где
ведущий долго и со смаком разглагольствует об опасности возрождения русского
фашизма. Дурак, о каком возрождении речь? Как будто русский фашизм хоть
когда-то был! Немецкий, итальянский, польский и многие другие фашизмы –
да, но русского никогда и в помине, а этот напыщенный идиот тут же по
проторенной тропе сходит на обличение русского национализма, шовинизма,
расизма, антисемитизма, патриотизма, бездумно ставя между этими разными и чаще
всего взаимоисключающими словами знак равенства. Вот даже взять такие вроде бы
близкие, с точки зрения дурака или русского интеллигента – что тоже дурак,
но с дипломом, – понятия, как национализм и шовинизм, то сразу можно
увидеть, это не синонимы, а полные противоположности!
