Однажды за кофе они с Ритой вели разговор о возникновении звезд — одной из проблем, относившихся к сфере научных интересов Кардифф. Что-то из рассуждений молодой девушки не понравилось Монике, она подалась к Рите со своей характерной, наводившей на студентов страх усмешкой и, оказавшись с ней нос к носу, сказала:
— Что-то сегодня ты мелко плаваешь, уточка.
Слово «уточка» на кокни означало проститутку, и Куп, как оказалось, это знала. Она тут же всунулась между Кардифф и своей подругой и прошипела:
— Нечего называть ее потаскухой, сука!
Кардифф отпрянула, пораженная тоном Куп, а главное — ее дерзостью.
Подобный выпад в отношении профессора, да еще с такой репутацией, как у Кардифф, был для академической среды чем-то небывалым. Но даже больше, чем это неслыханное нахальство, ее озадачил блеск в глазах Куп.
Кардифф решила разобраться с Ритс в другой раз, и такая возможность представилась ей меньше чем через неделю. На факультетской вечеринке, приняв коктейль, Рита позволила себе пренебрежительное высказывание о том, к чему Кардифф относилась с благоговением.
— Наука — это всего лишь служанка религии. Правда, как служанка, мечтающая стать хозяйкой, она изрядно продвинулась на пути к тому, чтобы самой превратиться в религию.
— Где это ты почерпнула такую нетерпимость к науке? — решила не оставаться в долгу Кардифф. — Уж не проснулось ли в тебе детство со «змеиными плясками» и говорением на неведомых языках? И теперь деревенщина с Аппалачей будет учить меня астрофизике? Это тот самый образ мыслей, который привел к сожжению кодекса майя и заточению Галилея.
Подавшись к Рите, Кардифф снисходительно усмехнулась и отметила во взгляде собеседницы затаенную обиду: та заморгала, у нее даже задрожал подбородок. Обычно, одержав победу, Моника оставляла поверженного противника в покое и наслаждалась триумфом приватно, но на сей раз ей хотелось публично унизить ученицу, которая, как и все они, смотрела на ученую особу, как на смертное божество.
Но тут между ними, оттеснив Риту в сторону, опять встряла Куп.
Кардифф навсегда запомнила ее взгляд — взгляд, который сказал: «Обидишь мою подругу — будешь иметь дело со мной!»
«С этой девушкой лучше не ссориться!» — прозвучал в сознании Моники внутренний голос.
По причинам, так и оставшимся невыясненными, зла Кардифф не затаила. Более того, видя девушек каждый день и узнавая их лучше, она проникалась к ним все большей симпатией и уважением. А к концу семестра они сблизились окончательно: Рита и Куп стали ее лучшими подругами.
— Рита и Куп — лучшие подруги, какие у меня когда-либо были, — сообщила как само собой разумеющееся Кардифф. — Вот все, что я могу о них сказать.
— Но как вы стали их советницей? — осведомился президент Рааб. — Они ведь не астрофизики.
— Я сама не понимаю, почему они выбрали меня на роль консультанта: в этом смысле вы правы. По их тематике мне им советовать особо нечего. Это чуждая мне сфера, если не считать того, что я нахожу весьма интересными их соображения относительно мезоамериканского, а особенно тольтекского, катастрофизма. Эти прозрения помогли мне стать самым авторитетным в стране специалистом в области глобальной теории катастроф. Дала ли я что-то им, в этом у меня уверенности нет, но одно могу заявить ответственно: эти годы были для нас самыми плодотворными. В попытке выявить этиологию упадка Толлана мы изучили все: воздействие глобального потепления, засуху, голод, эпидемии, катастрофические извержения вулканов и падение гигантских метеоритов. Они научили меня учитывать роль религиозного фанатизма, экономического давления и империалистической агрессии. Но боюсь, что сейчас именно мои усилия направили их на опасный путь.
— К сожалению, — произнес, вставая, президент Рааб, — меня ждет Совет национальной безопасности. Какое-то чрезвычайное заседание. Бог знает что.
— Мы сделаем для ваших девушек все возможное, — тоже поднявшись, заявил Брэдфорд. — В то же время, думаю, вам будет интересно взглянуть вот на это.
Он передвинул через стол к Кардифф папку с грифом «СЕКРЕТНО». Имя Куп было написано на обложке.
— Президент держал меня в теме, и, как только прозвучало имя Купер Джонс, я тут же взял ее в разработку. Не скажу, чтобы мне удалось особо много нарыть о ней, но вот ее старик вел очень интересную жизнь — преимущественно по тюрьмам. Тут о нем вложена справка. По отзывам клиентов, завозил лучшую дурь на всем Юге, правда, это его и сгубило. Соперники ему в подметки не годились. Девчонка росла с дробовиком под кроватью. Одно слово, крутая особа. — Брэдфорд взглянул Кардифф прямо в глаза. — Не знаю, как вы, но я лично уверен на все сто: ее сломать не так-то просто.
Часть X
Толлан
26
Сей мир, 1004 год
— Пожар!
Меня пробудил бой тревожного набата, возвещавший о пожаре. Но непосредственную угрозу представлял не этот, полыхавший неведомо где огонь, но темная тень, выползавшая из моего окна. Тюфяк, на котором я спал, находился всего в паре шагов от окошка, и незваный гость, словно огромная летучая мышь с распростертыми крыльями, мигом одолел это расстояние и обрушился сверху на мое лежащее на спине тело. Его рука взлетела верх, я откатился в сторону, и его кинжал пробил насквозь стеганый матрас там, где только что лежал я.
Когда я, чтобы уйти от очередной атаки, перекатился снова, под руку мне подвернулось нечто, показавшееся на ощупь знакомым. То был звездный крест, каменный инструмент в виде косого креста, которым меня учил пользоваться Звездочет. Когда нападавший вырвал клинок из матраса и отпрянул для замаха, я метнулся к нему и что было сил ударил по лицу зубчатым краем креста.
Враг с криком отшатнулся. А когда я вскочил на ноги, он бросился к окну, выскользнул из комнаты и пропал из виду.
Моя комната находилась на втором этаже, а прыгать с такой высоты не так-то просто. Я подбежал к окну и высунулся, но неизвестный недруг уже поднялся на ноги и, хромая, пустился наутек.
Мысленно я возблагодарил Пернатого Змея за то, что Цветок Пустыни никогда не остается у меня до утра, а возвращается ночевать в свою комнату.
Когда схлынуло первое потрясение, я, стоя у окна, отметил, что барабан бьет по-прежнему. В Толлане использовались два вида сигнальных барабанов: один отбивал время, другой подавал сигнал тревоги. Сейчас звучал именно тревожный барабан.
