— Толлан ранен, — точно оценив складывающуюся ситуацию, сказала Иксчааль, — и стервятники слетаются отовсюду, чтобы урвать себе кусок.
Города, недавно трепетавшие перед Толланом, теперь увидели возможность свергнуть его власть, и их чаяния совпали с желаниями жрецов, алчущих крови для богов и власти для себя.
Мы с Иксчааль вернулись в Толлан с кодексом. Я нес его под плащом, привязав ремнями к спине. Но стоило нам приблизиться к восточным воротам, мы обнаружили, что в городе царит хаос. Люди валом валили прочь из города, унося с собой столько имущества, сколько могли. Правда, уходили по преимуществу те, кому было куда: знать, состоятельные купцы и высшее жречество.
На подступах к городу нам довелось услышать уйму всяческих историй, а по пути во дворец я повстречал Дымящегося Щита, с изможденным лицом, в перепачканном, изорванном облачении воителя-Ягуара. Оказалось, он не спал несколько ночей, но все равно был очень рад нашей встрече. Я поспешил расспросить его о том, что же на самом деле происходит.
— Правитель не один год ограничивал число человеческих жертвоприношений, а по возвращении из похода на Теотиуакан запретил их вовсе, точно так же, как и беспрестанные жреческие войны, единственным смыслом которых был захват пленников для жертвенных алтарей.
Жрецы возмутились и стали будоражить народ, утверждая, будто Тескатлипока, их бог смерти, в гневе разорит и опустошит землю. А голодный народ не в том настроении, чтобы испытывать терпение богов, поэтому встал на сторону жрецов.
— Ему следует стоять на своем, а враждебных жрецов просто перевешать.
— Слишком поздно. Жрецы устроили такое брожение, что Кецалькоатль решил отречься от престола. По моему мнению, только если он покинет Толлан, раздоры улягутся, и народ сможет объединиться против иноземцев, стремящихся разграбить город.
— Но удовлетворит ли жрецов отречение правителя? — спросил я.
— Ничуть. Сейчас они обвиняют Кецалькоатля в том, что он, напившись, явился в спальню к сестре и надругался над ней.
Правитель мог обладать хоть сотней жен, но принуждать к сожительству кровную родственницу считалось непростительным преступлением, каравшимся смертью. Жрецы явно хотели заполучить голову Кецалькоатля.
— Люди распускают о правителе разные слухи, особенно его недруги во дворце, — не желая верить наветам, сказал я.
— Конечно, это ложь, — кивнул Дымящийся Щит. — В ночь накануне отречения он был так пьян, что на следующий день ничего не помнил. Думаю, или жрец, или сестрица подмешали что-нибудь ему в октли. Так или иначе, поутру жрецы начали распространять эти слухи, а его сестра, видимо, вступив с ними в сговор, их не опровергает. Она явно вознамерилась занять престол брата.
— Возможно, она и жрецы опасаются, что рано или поздно он захочет вернуться к власти.
— И распускают постыдные слухи, чтобы сделать возвращение невозможным, — согласился Щит.
— В Толлане воцарилось безвластие, — глядя на окружающий хаос, подытожил я. — Кто-то должен объяснить сестре правителя и жрецам, что, если дело пойдет так дальше, скоро здесь не останется престола, который можно было бы занять.
— Они одержимы жаждой власти, — сказал Щит.
— Но как раз власти у них сейчас и нет, — отозвался я.
— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил меня Щит.
— Наш правитель был слишком учен и дальновиден для своего времени и положения.
— Слишком мудр для своего народа? — спросил Щит.
— И жрецы, и народ жаждали крови, а он пошел против них.
— Иными словами, и жрецы, и народ получили то, что хотели, — вздохнул Щит.
— Можно сказать и так.
Я огляделся и неожиданно обнаружил, что Иксчааль опять исчезла. Но меня это больше не удивляло: возможно, она перелетела через стену и вознеслась к звездам.
Другое дело, что мне тут же стало недоставать ее. Я беспокоился о ней, скучал и ощущал утрату.
Однако кем бы она ни была, нам было суждено встретиться снова.
Непременно встретиться, пусть даже в преисподней Миктлантекутли.
Теперь я верил, что наши с ней судьбы переплелись навеки.
72
Мы отправились прямиком во дворец. Вход охранял сильный отряд мрачного вида воителей-Ягуаров. Они выглядели готовыми не только к отражению нападения, но и к дальнему походу.
— Правитель спрашивал о тебе, и не один раз, — сказал Щит, когда мы уже входили во дворец. — Тебя долго не было.
— Я проделал немалый путь.
— А ты… — он внимательно посмотрел на меня, — нашел утраченный кодекс?
Я кивнул.
— И ты знаешь, в чем твой долг?
— Ты рассказал мне об этом еще на вершине пирамиды, в мою первую ночь в Толлане. Как Хранитель Слова, я должен оберегать и хранить кодексы Кецалькоатля и Великий календарь.
— Хорошо, — мрачно кивая, сказал он и отвел глаза.
— А ты знаешь, куда собирается отбыть правитель? — спросил я.
— Он никому не говорит. Многие из нас последуют за ним хоть в ад. Ты пойдешь с нами к правителю?
— Чуть попозже, — помедлив, ответил я. — После того, как соберу остальные кодексы.
Огромное пространство внутри выглядело непривычно обезлюдевшим. Лишь немногочисленные слуги продолжали сновать туда-сюда. Проходивший мимо придворный с пустым взглядом сделал вид, будто меня не заметил.
Однако я не отправился прямиком в обсерваторию Звездочета. Вместо этого я поспешил по сумрачным, опустевшим коридорам, где выгорели и потухли уже почти все факелы, в личные покои правителя. Пыли и грязи было столько, что в прежние времена дворцовый управитель угодил бы под кнут.
В конце коридора я заметил Цьянью. Сначала в тусклом свете единственного факела я не мог с уверенностью сказать, что то была именно сестра правителя, а когда подошел ближе, увидел, что она как бы не в себе. Словно под воздействием дурмана, причем не просто октли, а более сильного снадобья вроде магических грибов.
При моем приближении Цьянья вдруг узнала меня, и глаза ее расширились. Я замедлил шаг и склонил пред ней голову. Ее движение было столь же стремительным, сколь и внезапным: выхваченный из-под одежды кинжал метил мне в горло. Я рефлекторно вскинул запястье: клинок полоснул по нему, но глотка, по крайней мере, осталась цела. Когда Цьянья попыталась атаковать меня снова, я перехватил ее руку.
— Почему? — вырвалось у меня.
— Почему ты не умер вместе со своей матерью? — прошипела она. — Зачем ты выжил и вернулся к нам? — Она застыла, прожигая меня злобным взглядом.
