В это время перед Иерофантом стали возникать картины насилий над братьями, над Мицриам, единокровной его матерью, над всеми, кто готов пойти за Иисусом, и тёмное сырое облако, окутавшее всё видимое пространство над Мёртвым морем, стремилось тут же прорваться в сознание, чтобы овладеть заветным Словом, как оружием. А, значит, Интуицией, Истиной и, в конечном счёте, Душой. Он слышал голос: «Откажись!» Но тут же возникал другой: «Искупление неизбежно!». Два голоса, сливаясь в один, звучали неразрывной волной, уничтожая на пути друг друга. Никогда не бывает безвыходных положений, только где же он, этот выход? Как разорвать две человеческие ипостаси, увлечённые борьбой и живущие уже исключительно ради борьбы?
Сознание обволакивало, в нём прорисовывалась чёткая и страшная по своей сути картина: Мать, распростёртая на каменном полу под плётками палачей, вдруг обратила к нему залитое кровью лицо. Спина у женщины давно уже превратилась в сплошное кровавое месиво, но она до сих пор всё старалась вытерпеть, вынести, лишь бы не покоряться палачам. Любые человеческие страдания невозможно выносить постоянно. И вот Мицриам обратилась к сыну. Голос её срывался и хрипел так, что нельзя было ничего понять. Одно слово только разобрал Иисус:
– Откажись!..
И это говорила его мать?! Неужели с ней могло такое случиться? Или случилось? Но, если бы случилось, Иисус узнал бы давно и никак не здесь, а там, в Енгадди. Но могли ли знать братья ессеи о случившемся? В этой пещерной келье демоны старались обмануть Иерофанта видениями мучений матери, родных и близких.
И точно! Иисус увидел своих братьев по вере, братьев по крови, сынов Иосифа, которых легионеры усердно распинали на крестах, вкопанных вдоль дороги, ведущей в Иерусалим. Запах крови заполнил всё окружающее пространство, приманивая летучих мышей и вездесущих воронов. Стон запёкся на губах Иисуса, как проливаемая легионерами человеческая кровь:
– Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз уже хотел я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья?..
[37]
Казалось, две силы именно сейчас сцепились где-то за обладание его душой или хотя бы сознанием. Мокрая тёмная туча, клубящаяся над Мёртвым морем, разрослась, заполнила всё обозримое пространство, не давая нигде промелькнуть чистому прозрачному небу, как будто тем самым, утверждая, мол, никого ты, человек, полюбить не сможешь, кроме меня, поскольку всё в этом душном мире моё и даже небо!
Но вдруг из обволакивающей обозримое небо тёмной тучи стал накрапывать весёлый живой дождик, такой желанный в этих краях и для растений, и для людей, что вместе с ним испарились все страхи и неприятности. Облако в нескольких местах прорвалось, а сквозь образовавшиеся дыры на землю удивлённо поглядело солнышко. Капли дождя на листьях кунжута и виноградника засверкали яркими неразменными адамантами. Весь мир сразу же преобразился, стал похож на разменный начищенный алтын.
Вдруг скала задрожала, словно от вулканического толчка. Перед глазами Иисуса замельтешило окружающее пространство, и он в одно мгновенье оказался на крыше кафедрального Иерусалимского Храма. По огромному городу разливалась радость и веселие, весь народ с восторгом вопил: «Слава царю Израиля! Слава великому Иисусу!».
Всенародное прославление ничуть не обескуражило Иерофанта и не прельстило. Он оставался просто равнодушен к таким человеческим радостям. Но всё же с любопытством разглядывал, на какой психоз ещё способны жители Иерусалима?
– Ты будешь царём не только этого царства. Ты будешь царём мира, если поклонишься мне, – неожиданно прозвучал ласковый голос. – Власть над всем и навсегда! Такого ещё никогда в этом мире не было. Ты сможешь править землёй, как захочешь, и творить такие дела, которых никто себе не позволяет. Например, оживлять умерших и дарить радость печальным.
– Кто ты? Предстань! – громко произнёс Иерофант.
Но снова какая-то неведомая могучая сила перенесла его на вершину Синая. С неё он увидел земные царства в золотом сиянии, в великолепии и в неувядаемой славе. Земля сияла благополучием, ровной радостной жизнью и морем человеческой радости.
– Кто ты? – повторил Иисус. – Приказываю, явись!
– Я – князь мира сего! – прозвучал игривый голос. – Я владею видимым и невидимым. Я могу дать или отнять. Я – всё сущее, желаемое и интересное. Я также спасение и отчаянье. Какого желаешь ты меня увидеть?
– Знаю тебя, знаю, кто ты, – ответил Иисус. – Предстань предо мной в земном образе.
Далеко в небе появилась миниатюрная четвёрка коней, запряжённых в золотую колесницу. Кони быстро приближались, разметая копытами попавшиеся на пути облака, и на вершину Синая вскоре изящно спрыгнул красивый бледный юноша, одетый в диковинный длиннополый кафтан, с царской короной на голове и покрывающей плечи порфирой, обшитой собольим мехом с горностаевыми хвостиками.
– Я не пожалею ничего для Тебя, если Ты поклонишься мне, – снова промолвил юноша, стеснительно улыбаясь.
О, как этот пришелец смог двумя-тремя движениями сыграть роль скромного, уважаемого и уважающего всех неприметного юноши! Воистину, все трагики, комики и обыкновенные скоморохи позавидовали бы такому таланту! Но взгляд! Взгляд изгнанного ангела, принявшего человеческий облик, не мог скрыть его настоящего внутреннего мира.
Там, в глубине тёмных спокойных глаз, можно было разглядеть проблески всё сжигающих молний, потопы, обрушивающиеся на города и в одно мгновенье слизывающие с лица земли целые народы, Что этому отпрыску ангельских кровей надо, кроме мучающей его гордыни? Ни-че-го. Хотя нет, Удушающую волну жадности и предательства удалось разглядеть Иисусу в глазах явившегося. Именно ей он хотел и мечтал поделиться с каждым насельником этого мира в отдельности. Именно этими смрадными страстями хотел он заразить только что принявшего Крещение!
– Изыди, искуситель! – чётко выговаривая слова, произнёс Иисус. – Ибо написано: «Ты будешь поклоняться лишь Вечному, лишь Богу Твоему». И написано это также для тебя, Бафомет,
[38] ибо поклоняться Отцу моему тебе предстоит вечно. И не сможешь ты никак избавиться от такой муки, всяк достоин только того, что заслуживает.
Лицо явившегося перекосилось в страшной гримасе. Он попытался дотянуться когтистой лапой до горла Иерофанта, но, как истинно подметили человеки, руки у него оказались коротки. Юноша куда-то пропал, исчез, а Иисус оказался снова в отшельническом пещерном гроте.
Ощутив себя снова в монашеской келье, Иерофант постоял немного, затем подошел к жертвеннику, упал на колени и взмолился, поскольку знал, что если попросит искренне, Саваоф никогда не откажет в помощи.
– Господи! Отец мой! – взмолился он. – Как могу я одержать победу над земными владыками?! Чем я смогу усмирить их?
– Знамением Сына Человеческого, – зазвучал под сводами пещеры странный голос, похожий на раскаты грома, прокатившегося в воздухе.
