Оставшись один, огляди стены. Там должна быть треугольная плита с изображённым на ней глазом.
– Так это же один из главных масонских символов! – Ярослав даже всплеснул руками. – Выходит, ламаистские монахи связаны с уничтожителями рода человеческого?!
– Тут всё гораздо сложнее, не отвлекайся, – оборвал цыган Кузнецова. – Ты должен надавить в центр зрачка что есть силы и откроется проход в другое помещение. Там, скорее всего, и отыщешь Илону, потому что этот грот служит для принесения в жертву женщин. Опять осмотри стены. Ищи изображение солнца. Надави на него и перед вами откроется выход в горы. За перевалом есть деревня. Скажи любому, что тебя послал Распай. Вам расскажут куда идти и зачем. Вероятно, ты встретишься с Баро, моим братом. Он не просто расскажет, а проводит в Россию, потому что у цыган своя доля. Мы идём за солнцем, но всегда возвращаемся, чтобы вывести заблудившихся и показать им путь к Богу.
– Постой, постой! – Ярослав даже закашлялся. – Ты хочешь сказать, что цыгане – миссионеры от Бога? Что их жизнь угодна Всевышнему?
– Может быть, ты знаешь, что угодно Всевышнему? – хмыкнул Распай. – Тогда поделись со мной, дураком и бродягой. Но если бы не я, то ни ты, ни Илона отсюда уже не выбрались бы.
Входная дверь хлопнула, и на лестнице раздались шаркающие шаги. Цыган ужом юркнул в келью гостя и притаился за дверью. К Ярославу пожаловал тот, что встречал гостей у ворот монастыря, а потом в ноги поклонился Шимону.
«С этим будет общаться намного проще, – подумал Ярослав. – Во всяком случае, он с глубоким почтением склонялся перед Шимоном, а значит и остальные гости для него люди достойные».
Монах поклонился Ярославу, но без всякого подобострастия и почтения. Попросил только, чтобы захватил с собой сумку. Выходит, у них в монастыре уважение заслужить надо. А команда «с вещами!» – ничем не отличается от русской тюремной.
Кузнецов подцепил сумку, стоявшую недалеко от порога и поспешил за монахом.
От дома для гостей священнослужитель провёл Ярослава по двору к той самой скале с «ласточкиными гнёздами» и открыл дверь, неприметную из-за вылепленного над ней козырька в форме морской раковины. Кузнецову эта лепнина показалась странной: откуда здесь, в высокогорье, монахи знают про морские раковины? А может быть, художник, вылепивший козырёк, прибыл сюда с побережья Индии или Непала? Но зачем в горах раковина?
Видимо, вопросы, мучившие Ярослава, отразились на его лице, поэтому монах мельком взглянув на него, улыбнулся:
– В раковине зарождается жизнь жемчужины. И жемчужина хранится там, пока створки раковины не раскрыты. Поэтому войдя в дверь, ты должен будешь пройти мистерию посвящения в сакральные знания предков.
Монах взял с поставца возле двери керосиновую лампу, зажёг на ней фитиль от факела на стене и первым зашагал по неширокому коридору, уходящему полого вниз, в подземные гроты. Ярослав старался не отставать. Вскоре пред ними открылся один из таких гротов.
Подземелье было не очень обширным. Зато потолок уходил куда-то вверх, в темноту и оттуда сквозь пещерный мрак просачивался тонкий лучик солнечного света. Лучик падал в центр бронзовой чаши, стоящей на треугольном алтаре.
Монах обошёл алтарь, положил руки ладонями вниз по обе стороны чаши и позвал неофита:
– Подойди к алтарю, гость наш, и сделай то же самое.
Кузнецов выполнил указание и в то же время почувствовал, будто солнечный лучик стал разрастаться над алтарём, превратился в сноп света, который отгородил пришедших в пещеру от окружавшей их темноты.
– Ом-ла-махла-ха-шар, Ом-ла-махла-ха-шар, – забормотал монах, стоявший по ту сторону алтаря. – Ом-ла-махла-ха-шар.
И опять Ярославу показалось, будто молния бесшумно скользнула по лучу в стоявший на алтаре потир.
– Выпей то, что налито, – приказал монах замогильным голосом. – Выпей то, что откроет тебе путь постижения истины.
Священнослужитель замолчал, ожидая пока гость опорожнит кубок. Тот, осушив чашу, по-русски крякнул, помотал головой и плечами, наподобие собаки, стряхивающей с шубы капли воды и налипшей жидкой грязи.
– Итак, что у нас на повестке дня? – с деланным весельем осведомился Кузнецов.
Монах, не говоря не слова, сделал жест рукой и гораздо медленнее, чем раньше, оправился вглубь подземелья по другому подземному коридору, держа в руках всё тот же керосиновый светильник, хоть в кольцах, вбитых в стены, по всему подземному переходу были развешены факелы.
Коридор вывел их ещё в один грот, также освещённый, как и предыдущий. Прямо посредине пещеры на высоком отёсанном постаменте из белого кварца с тысячами змеящихся и отражающих свет прожилок стояли в ряд несколько чёрных саркофагов из настоящего вулканического обсидиана, отполированного до зеркального блеска.
Если это было подземное кладбище, то в самом посещении такого места таился какой-то сакраментальный смысл, потому что экскурсия по кладбищу никогда не бывает однозначной. Впрочем, те испытания, что вкусил Ярослав Кузнецов за последнее время странствий, тайком вывозя из Израиля Кумранские рукописи, напрочь отбили у него охоту чему-либо удивляться. Тем не менее, он с некоторым интересом посмотрел на огромных размеров каменные усыпальницы.
Тут монах, шедший уже сзади, тронул его за плечо:
– В этих обсидиановых гробницах покоятся ваши предки.
Кузнецов подошёл к ящикам, поднялся на кварцевый пьедестал, и увидел там фигуры великанов: трое мужчин в полном вооружении, с мечами, которые они сжимали на груди обеими руками и одна женщина, одетая в длинное платье, прошитое продольными слюдяными нитями, на которых красовалось множество драгоценных камней. Женская фигура была ниже мужских, но всё равно намного выше любого человека.
Ярослав несколько минут зачарованно смотрел на лежащие в гробницах мумии, потому как они ничем не напоминали разложившиеся трупы, даже одежда и стальные латы на них ничуть не поддались обветшанию. Скорее наоборот.
Казалось, четверо великанов просто прилегли отдохнуть в подземном гроте и вот-вот встанут, поднимутся, отправятся куда-нибудь по своим делам, наводить на земле земские порядки, а заодно и выписывать меньшим по росту потомкам заветные скрижали с правилами жизни и поведения.
Лица троих мужчин, обрамлённые длинными русыми волосами, выбивающимися из-под круглых шлёмов, ничуть не отличались от ликов русских богатырей, разве что на груди латы, прикреплённые к кольчуге, напоминали металлическую спираль, а не квадратные пластинки, как у русичей.
Все усопшие обладали правильными чертами лиц, будто созданных для позирования скульптору. Женщина тоже не уступала мужчинам ни в красоте, ни в определённых чертах округлого русского лица, хотя её тёмно-русые волосы гораздо чётче оттеняли лицо. Кокошник на голове был таким же, какие носили на древней Руси замужние женщины. И даже платье из красного атласа с продольными дорожками драгоценностей ничуть не отличалось от русского сарафана.
