Мистер Дин Форсайт и мистер Сидней Гьюдельсон были, как полагалось, на месте. Вызванные друг другом в суд, соперники оказались лицом к лицу.
Несколько дел уже благополучно было разрешено в начале судебного заседания, и участники, которые при входе в зал грозили друг другу кулаками, ушли рука об руку, к полному удовольствию мистера Прота. Будет ли достигнут такой же результат в отношении двух соперников, которые должны были сейчас предстать перед судом?
— Переходим к следующему делу! — распорядился судья.
— Форсайт против Гьюдельсона и Гьюдельсон против Форсайта! — объявил секретарь.
— Прошу тяжущихся подойти ближе! — произнес судья, выпрямляясь в своем кресле.
Мистер Дин Форсайт и доктор Сидней Гьюдельсон вышли из рядов сопровождавших их сторонников. Они стояли лицом к лицу, в упор глядя друг на друга. Глаза их метали молнии, руки сжимались в кулаки, — они походили на заряженные пушки, готовые от малейшей искорки разразиться громом.
— В чем дело, господа? — спросил судья Прот, отлично, кстати сказать, осведомленный о предмете жалоб обоих астрономов.
Мистер Дин Форсайт заговорил первым:
— Я предъявляю свои права…
— А я свои… — перебил его доктор Гьюдельсон.
И сразу же начался оглушительный дуэт, который исполнялся ни в терциях, ни в секстах, но, наперекор всем законам гармонии, в непрерывном диссонансе.
Мистер Прот часто-часто застучал по столу ножом из слоновой кости, как стучит дирижер своей палочкой, желая прекратить чудовищную какофонию.
— Прошу вас, господа, — произнес судья, — выступать по очереди. В алфавитном порядке, предоставляю слово мистеру Форсайту
[11]
. Мистеру Гьюдельсону будет затем дана полная возможность ответить.
Таким образом, мистер Дин Форсайт первым изложил суть своей жалобы, в то время как доктор ценой невероятных усилий старался владеть собой. Мистер Форсайт рассказал, как он 16 марта в семь часов тридцать семь минут и двадцать секунд утра, занимаясь наблюдениями в своей башне на Элизабет-стрит, заметил болид, пересекавший небо с севера на юг, как он, Форсайт, следил за метеором в течение всего времени, пока он находился в поле видимости, и как несколькими днями позже он отправил письмо в Питсбургскую обсерваторию с сообщением о своем открытии, приоритет на которое он просил за ним закрепить.
Когда пришла очередь доктора Гьюдельсона, он дал почти в точности те же объяснения, что и его соперник, так что суд после обоих выступлений оказался не более осведомленным, чем до них.
Все же этих сведений, по-видимому, было достаточно, так как мистер Прот не задал ни одного дополнительного вопроса. Торжественным жестом потребовав тишины и добившись ее, он огласил решение суда, составленное им в то время, когда противники выступали с речами.
«Принимая во внимание, — гласило решение, — утверждение мистера Дина Форсайта, что он 16 марта в семь часов тридцать семь минут двадцать секунд утра заметил болид, пересекавший небо над Уостоном; принимая, с другой стороны, во внимание заявление мистера Сиднея Гьюдельсона о том, что он заметил болид в тот же час, в ту же минуту и в ту же секунду…»
— Да! Да! — закричали сторонники доктора, как одержимые потрясая поднятыми кулаками.
— Нет! Нет! — завопили сторонники мистера Форсайта, топая ногами по паркету.
«…ввиду того, что поданные жалобы основаны на вопросе о минутах и секундах и принадлежат к области чисто научной; ввиду того, что не существует параграфа закона, приложимого к приоритету в области астрономического открытия; основываясь на этих мотивах, суд признает себя некомпетентным и приговаривает обе стороны к уплате судебных издержек».
Совершенно ясно, что судья не мог ответить иначе.
Впрочем (и это, пожалуй, соответствовало желанию судьи), тяжущиеся по выходе из суда должны были направиться в противоположные стороны, что лишало их возможности сцепиться друг с другом. А это являлось «уже большим достижением.
Но ни тяжущиеся, ни их сторонники не желали допустить, чтобы дело кончилось так просто. Если мистер Прот рассчитывал отделаться ссылкой на свою некомпетентность, ему пришлось отказаться от этой надежды.
Два голоса прорвались сквозь общий ропот, которым было встречено оглашение приговора.
— Я прошу слова! — в один голос вопили мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон.
— Хотя я и не обязан сызнова пересматривать свое решение, — произнес судья тем любезным тоном, которого он придерживался даже и при самых серьезных обстоятельствах, — но я охотно дам слово как мистеру Дину Форсайту, так и доктору Гьюдельсону, при том, однако, условии, что они воспользуются своим правом один после другого.
Но противники были не в силах выполнить такое требование. И ответили они опять в один голос, с одинаковым пылом, с одинаковой невоздержанностью, причем ни один не желал отстать от другого хотя бы на одно слово или на один слог.
Мистер Прот понял, что благоразумнее всего дать им волю, и постарался только по мере сил прислушаться к их выкрикам. Ему удалось поэтому уловить смысл их новой аргументации. Спор шел уже не о приоритете на астрономическое открытие. Вопрос был сейчас в денежной заинтересованности, в установлении права собственности. Одним словом: если болид упадет, то кому он будет принадлежать? Мистеру Дину Форсайту? Или мистеру Гьюдельсону?
— Мистеру Форсайту! — вопили защитники первого.
— Доктору Гьюдельсону! — завыли приверженцы второго.
Мистер Прот, лицо которого осветилось ясной улыбкой старого философа, потребовал тишины. И требование его было немедленно выполнено — так велика была заинтересованность собравшихся.
— Милостивые государи, — начал он. — Разрешите мне прежде всего дать вам совет. В случае, если болид упадет…
— Он упадет! — повторили, стараясь перекричать друг друга, как сторонники Форсайта, так и сторонники Гьюдельсона.
— Пусть так! — согласился судья со снисходительной вежливостью, которую не часто приходится встречать в судебных учреждениях даже и в Америке. — Я ничего не имею против его падения и желал бы только, чтобы он не свалился на цветы в моем саду.
Кое-кто в зале улыбнулся. Мистер Прот воспользовался этой разрядкой и бросил благожелательный взгляд на тяжущихся. Увы! Благожелательство здесь было ни к чему. Легче было бы приручить алчущих крови тигров, чем примирить таких непримиримых противников.
— В таком случае, — продолжал отеческим тоном судья, — поскольку речь пойдет о болиде, стоимость которого равна пяти тысячам семистам восьмидесяти восьми миллиардам, я предложил бы вам, господа, поделить их между собой.
— Никогда!
Крик этот, так четко выражавший отказ, несся со всех сторон. Нет, никогда ни мистер Форсайт, ни мистер Гьюдельсон не согласятся на полюбовный раздел. Правда, каждому из них досталось бы примерно по три триллиона! Но что такое триллионы, когда речь идет о самолюбии!
