Книга I
Финны
I
Ветер выл и взвизгивал. Дым от очага, вместо того чтобы уходить в дымоход, клубами носился от стены к стене, одевал туманными ореолами многочисленные светильники. Тени беспокойно метались из стороны в сторону. Они, казалось, пытались оживить резные деревянные фигурки на столбах, поддерживающие крышу дома. Дни становились все короче, и сумерки наступали рано. Пройдет еще немного времени, и начнется непрерывная ночь.
— Сходи-ка на берег, найди нож, пока его не унесло приливом, — приказал Эзур Сейе. — У него хорошее лезвие. Мне очень не хотелось бы его лишиться.
— Я… возможно, не может, — ответила рабыня на своем исковерканном норвежском.
Эзур усмехнулся:
— А ты попробуй. Разве у вас, финнов, нет колдовского ночного зрения?
Впрочем, его настроение уже несколько улучшилось. Раба, который на закате чистил рыбу на берегу и забыл там нож, он как следует отлупил. Пинками прогнал негодяя до самого хлева, где среди коров спали прочие слуги, и это охладило его гнев.
— Я постараться, — пробормотала Сейя.
Она была простой лесной жительницей, которую лишь недавно доставили в Ульвгард, чтобы она стала наложницей Эзура Торстейнсона, вождя и правителя обширных земель в Хологаланне.
Ее, молчаливую, дикую и некрасивую — ко всеобщему удивлению, — очень полюбила его маленькая дочь Гуннхильд.
— Я тоже пойду! — крикнула девочка.
Ее мать привстала с лавки, которую она разделяла с отцом.
— Ты никуда не пойдешь, — резко ответила она. — Ребенок семи зим от роду! Чтобы внучка ярла Рёгнвальда бегала по пятам за какой-то финкой! Замолчи и не болтай глупостей.
— Я нашел бы дело получше, — важно произнес брат Эйвинд. — Если бы, конечно, на нас шли враги.
Гуннхильд топнула ножкой по утрамбованной глине пола.
— Я пойду! Я пойду!
Эзур снова усмехнулся, но на сей раз криво.
— Это дело не стоит того, чтобы за него так упорно сражаться, — заявил он. — Возьми теплый плащ да смотри не промокни, а то я рассержусь. Ингвар, присмотри за нею.
Слуга молча кивнул и отправился за собственным плащом и копьем. Крака со вздохом опустилась на сиденье. Она была надменной и властной женщиной, ее муж обычно позволял ей делать то, что она хотела, но она хорошо знала, что противоречить ему не стоило.
Три человека прошли через сени и вышли за дверь. Гуннхильд замерла на каменных плитах. Здесь ветер вопил совсем отчаянно. От изумления девочка выпустила полы своей шерстяной накидки, и они взвились, подобно крыльям.
— О-о-ох! — с трудом выдохнула она.
В небе бушевало северное сияние. Там развевались и трепетали огромные холодные знамена и паруса, на белом поле мелькали полосы, красные, как пламя, голубые, как лед, зеленые, как кошачьи глаза. Сполохи в своем безмолвии презирали весь шум земли. На юге мерцали несколько низких одиноких звезд.
Сейя высвободила из-под одежды руки и вытянула их перед собой. Ее пальцы шевелились. Сквозь шум ветра Гуннхильд расслышала, что она запела тонким голосом на своем непонятном языке.
— Что это? — спросила девочка. Холод пробирал до костей. Она торопливо вновь укуталась в плащ.
— Защита. Духи танцуют. Много сильных духов.
Гуннхильд уже не раз видела северное сияние, правда, ни одно из них не могло сравниться с этим.
— Я слышала… Отец говорил… Это сигнальные костры богов.
— Я думаю, это костры троллей, — проворчал Ингвар, сотворяя охранительный знак молота.
Сейя закончила свое заклинание и зашагала вперед по дорожке от длинного дома
[1] и окружавших его построек. Хотя в небе и не было луны, все вокруг было видно почти так же отчетливо, как и днем. Они спустились к берегу. Женщина принялась прохаживаться взад-вперед, наклонив голову так, что лица совсем не было видно из-под капюшона. Возможно, она что-то шептала. Прилив уже смыл рыбьи кишки и чешую, которые могли бы помочь в поисках. Осталась лишь узкая полоска влажно блестевших камней. Повсюду валялись в беспорядке неопрятные кучи водорослей. Ветер уносил прочь их острый запах.
Гуннхильд осталась рядом с Ингваром. Ее пробирала жуть.
За спиной у них берег круто поднимался вверх, туда, где черным пятном вырисовывалась крыша длинного дома с покрытым инеем коньком. Справа виднелись еще два черных пятна: выдававшийся в море причал, а рядом с ним эллинг — большой сарай, в котором строили корабли. И такими же черными были дальние холмы. Здесь же волны дико метались, швыряя пену с гребней на ветер, пытались ворочать камни на дне. Те не поддавались и преграждали волнам дорогу. Тогда вода обрушивалась на землю, с глухим рокотом откатывалась назад и наступала снова, каждый раз прорываясь все дальше. Ветер выбивал слезы из глаз девочки, а она смотрела вдаль, на устье фьорда, и видела, что там волны бушуют с яростью настоящих берсеркеров. А над всем этим сверкали и переливались сполохи северного сияния.
Гуннхильд содрогнулась всем телом от волнения. Какая мощь!
Сейя остановилась. Она разулась, сняла плащ, положила его сверху на башмаки, подобрала повыше подол и шагнула в воду. Волна разбилась о ее икры, не доходя до коленей. Пена, срывавшаяся с гребней, обдала ее соленым дождем. Сейя наклонилась и начала шарить рукой по дну. Вскоре выпрямилась. В ее пальцах что-то блеснуло. Финка повернула к берегу. Мгновенно отсыревшее платье облепило ее короткую плотную фигуру. Гуннхильд, побежавшая ей навстречу, увидела, что в руке у женщины нож с костяной ручкой, конечно, тот самый нож.
— Пошли домой, — сказала Сейя.
Гуннхильд застыла на месте, ошеломленная. Неужели у Сейи действительно колдовское зрение? Да нет же, ведь женщина дрожала от холода и казалась такой маленькой в этой ночи.
В море воткнулась огненная полоса. У Гуннхильд перехватило дух. Она никогда еще не видела, чтобы падающая звезда сверкала так ярко — совсем как молния.
— Это Один бросил свое копье. — Похоже, что голос Ингвара тоже слегка дрожал. Интересно, он верил тому, что только что сказал? Когда наступит конец мира, все звезды упадут с небес.
Сейя пропела какой-то стих. О чем она думала?
Наверху ждал теплый земной огонь. Гуннхильд замерла на месте и стояла до тех пор, пока Ингвар не уговорил ее уйти. Она хотела показать тем Существам, которые бушевали снаружи, что она их не боится. Что больше не позволит себе бояться.
II
Пришла весна. Солнце поднималось все выше, и его лучи растапливали снег до тех пор, пока по склонам холмов не побежали ручьи; шли торопливые дожди, по небу густо потянулись стаи возвращающихся домой перелетных птиц, все внезапно позеленело, распустились цветы, подули легкие ветерки, дни стали заметно длиннее, ночи просветлели, и вот-вот должна была подойти пора разгара лета, когда некоторое время ночей не будет вовсе. В ясную погоду фьорд сверкал, будто дочери Ран усыпали его серебряной пыльцой. А на этой сверкающей поверхности у края окоема появились три корабля. Народ с криками высыпал на берег.
