Он обернулся и выкрикнул приказ. Якорь взлетел к поверхности, весла взрыли воду, и через считаные мгновения киль корабля уткнулся в отмель у северного берега. Два других корабля точно повторили его маневр. Люди попрыгали через борта и стремительно выбрались на пески. Те, кто уходил с кораблей последним, снова сбросили в воду якоря. Этот бой, вероятно, должен был закончиться до того, как течение изменит свое направление.
Кто-то помог королю облачиться в кольчугу. Пока остальные воины шумно готовились к бою, он успел перемолвиться несколькими словами с Аринбьёрном.
От гнева глаза Харальда сверкали ледяным синим блеском. Однако слова его звучали спокойно.
— Ложью заманили нас сюда. Теперь до скончания времен люди будут плеваться при упоминании Харальда Синезубого. Я и думать не мог, что он совершит такое черное деяние с тем, кого именовал своим названым сыном.
— Господин, судя по тому, что я о нем слышал, он использует коварство иного рода.
— Я подозреваю — к несчастью, это пришло слишком поздно, — что за всем этим стоит Хокон Сигурдарсон. Королева-мать пыталась предупредить меня. — Харальд оскалил зубы. — Что ж, теперь нам ничего не остается, как только разбить это его орудие.
— Очень уж их много против нас, — по своему обычаю медленно выговаривая слова, ответил Аринбьёрн. — Однако случалось людям побеждать и в худшем положении. Я не собираюсь поучать тебя, король. Однако я думаю, что мы, если и сможем победить, то не силой, а одной только волей к победе. Позволь мне дать тебе совет, господин: воодушеви парней и пробуди в них гнев, чтобы они не думали о том, живы они или уже умирают, пока в каждом из них еще остается сила убивать.
Харальд кивнул.
— Хорошая мысль. Я так и сделаю. — Его яростный взгляд и голос смягчились. Он положил руку на плечо Аринбьёрна. — Старый друг, нам с тобой приходилось подолгу и далеко странствовать. Никогда ни один человек не мог сравниться с тобой в верности. Даже когда в твоей душе столкнулись две клятвы… я простил это много лет назад, Аринбьёрн. Сегодня мне кажется, я понял, что ты тогда испытывал.
— Спасибо, король, — ответил Аринбьёрн. — Мужчине надлежит хранить верность своим друзьям и своему господину. Я… Я рад, что мне это удалось. — Его лицо, покрытое продубленной изрезанной морщинами кожей, вдруг перекосилось, он отвернулся и вытер глаза костяшками пальцев. — Думаю, лучше всего будет сейчас взяться за дело.
Моряки с кораблей Харальда успели полностью вооружиться. Предводители выстраивали их в боевые порядки. Морской ветер развевал знамена. В полумиле от них, ближе к Хальсу, противники тоже высадились на берег и строились. Их было гораздо больше, так что дело шло медленнее. У Харальда нашлось время, чтобы выйти перед своими спутниками, поднять руку, привлекая их внимание, и сказать:
— Мужи Норвегии, отпрыски героев, внемлите мне, вашему королю, которому вы присягали на верность! Всем вам ведомо, что мы прибыли сюда с миром. Но здесь ждал нас обман и предательская засада. Ни один человек не может предугадать своей участи, никто не способен укрыться от нее. Он свободен лишь в том, чтобы встретить ее без страха, с таким упорством и силой, чтобы имя его осталось жить после смерти тела, доколе существует мир. Невелика честь для того, кто побежден смертью, когда лежит на одре болезни. Зато счастлив тот муж, который падет в бою, успев пожать урожай, удручающий его врагов, ибо никогда не забудут люди ни его имени, ни его деяний.
Даже в этот день мы можем победить. Ибо трусы они, те, кто скрывался за ложью, боясь сказать, чего хотят от нас. Воистину, их втрое больше, чем нас. — Он усмехнулся. — Каждый из вас должен убить троих. — В ответ на это послышалось несколько смешков. — Волк, на которого накинулись три шелудивых пса, перервет горло первому, сломает шею второму, а третьего отбросит в сторону с распоротым брюхом. Мы не будем стоять на месте и позволять им брехать на нас. Мы построимся свиньей и ударим первыми. И я пойду впереди.
Так он призывал своих бойцов ожесточиться сердцем. И вскоре в ответ ему раздались боевые крики и яростный вой.
Его первый скальд Глум Жейрасон не участвовал в этом плавании. Однако позже, уже на Оркнеях, Глум сложил мемориальную поэму, которую прочел перед последними двумя сыновьями Эйрика и Гуннхильд. Вот как она начиналась:
Могучий, как Один,
кто часто кровавил поля,
Харальд призвал людей
возложить ладони
на рукояти секир,
луки изготовить
и мечи обнажить для сражения.
Смело вперед глядеть,
не мигая в испуге глазами.
Воистину королевской
воины сочли его речь.
Норвежцы двинулись вперед. Полетели копья. И очень скоро оказались среди датчан. Кабанья голова их строя неудержимо продвигалась вперед; ее клыки терзали врагов направо и налево. Мечи вздымались и обрушивались вниз, гремели секиры, по ветру летели алые капли. Щиты трещали и раскалывались. Люди падали, корчились, вопили и погибали под ногами идущих. Смрад смерти сразу заглушил все другие запахи.
Харальд Золотой привел с собой не ополчение бондов. С ним были викинги, которым доводилось не раз совершать набеги в Вендланде и Фрисланде, в Ирландии и во Франции. Опытные воины, они позволили норвежцам прорвать свой строй, а затем обрушились на их клин со всех сторон. Знамена сначала замедлили свое продвижение, а потом замерли на месте. Ход боя теперь определяли датчане.
Все же некоторым из норвежцев, оказавшимся ближе к краю этого гибельного водоворота, удалось вырваться и укрыться в лесу. Кое-кому позднее удалось уговорить моряков перевезти их через Каттегат и таким образом вернуться домой. Именно от них Глум Жейрасон узнал почти все, о чем потом рассказывал в своей поэме.
Он, кто ездил, мужественный
на конях моря,
теперь свой корабль поставил
на берегу Лим-фьорда, близ Хальса.
Там он пал, и его горячая кровь
хлынула на песок.
Лишь коварным обманом
смогли враги одолеть его.
А когда весть о гибели Аринбьёрна достигла Исландии, Эгиль Скаллагримсон оплакал его:
Все меньше становится
друзей моих,
бесстрашных, щедрых,
стойких среди битв
и с золотом без жалости
расстающихся.
Где теперь искать им подобных
тем, кто в странах заморских
осыпают серебром скальда,
который лишь правду о них говорит?
XX
Медлительное летнее солнце повернуло к закату. Невысокий прилив уже доставал до тех, кто пал возле самой воды. Вытекающая кровь тускнела, а на песке появлялись темные пятна. Мертвецы лежали измаранные кровью и собственными нечистотами, широко раскрыв невидящие глаза. На зловоние слетались мухи и облепляли сухие языки в разинутых ртах. Невысоко метались встревоженные чайки, хрипло кричали вороны, коршуны описывали в небе круги и, опускаясь все ниже к земле, дожидались, пока живые уберутся с места их грядущего пиршества. Датчане пошли по полю закончившейся битвы, чтобы добить раненых норвежцев, оказать помощь своим раненым соратникам и раздеть трупы. Насчет возвращения родственникам погибших датчан их оружия и кольчуг, — а родственники были лишь у немногих, — Харальд Золотой сказал со смешком:
