Подняв глаза, она увидела, что его лицо расплылось в улыбке. Такое бывало нечасто.
— Отличная погода сегодня, — сказал он. — Но нам еще придется побороться со встречным ветром, прежде чем мы попадем домой.
— Я жду этого. Надеюсь, конечно, что такие слова не окажутся дурной приметой, — откликнулась Гуннхильд. — Это должно быть очень впечатляюще.
Эйрик рассмеялся.
— Тебе не придется ворочать веслом или вычерпывать воду ковшом! — Его голос смягчился. — Однако это говорит о твоей выносливости. Немногим женщинам нравится плавать по морю.
Она немного помолчала, прежде чем ответить.
— Это лучшее из всего, что я знаю. Я была бы согласна провести в море большую часть своей жизни.
Ее собеседник вскинул выцветшие почти добела брови.
— Почему же ты так думаешь?
Девушка поглядела вдаль.
— Я это чувствую. Сама не знаю, почему. Но это чувство то и дело возникает у меня.
Эйрик с высоты своего роста заглянул Гуннхильд в лицо.
— Возможно, ты слишком долго прожила, окруженная колдовством, — медленно проговорил он.
Она ответила ему самой лучезарной из всех своих улыбок.
— Но ведь ты везешь меня домой, к моему народу… Нет, я уже среди него.
Эйрик смутился, как будто эти слова застигли его врасплох, послюнявил палец и поднял его над головой, пробуя ветер.
— Скоро мы должны изменить курс, чтобы прийти на ту стоянку, которую я наметил для этой ночи.
— А разве еще не слишком рано?
— Поблизости нет другой такой же безопасной бухты с удобным подходом.
— Неужели вы высаживались бы на берег каждую ночь, если бы с вами не было меня? — спросила Гуннхильд.
— Скорее всего, нет.
— Ты очень добр. — Здесь она нисколько не покривила душою.
Полностью приспособиться к жизни на корабле Гуннхильд так и не смогла. И, хотя ей и приходилось справлять на корабле малую нужду — юбки надежно прикрывали горшок, которым она пользовалась, — но она не знала, смогла бы выдержать необходимость подтираться, выставив голый зад за борт, как это делали моряки. Они нисколько не стеснялись отправлять свои естественные надобности, а сама она, не подавая, конечно, виду, с удовольствием наблюдала исподтишка, как мужчины снимали штаны. Но ведь она-то была высокородной дамой!
Эйрик снова улыбнулся:
— Мне некуда спешить, когда ты находишься на борту моего корабля.
— Но ведь ты погостишь в Ульвгарде, правда? — поспешно спросила Гуннхильд.
— Гм. — Эйрик погладил коротко и аккуратно подстриженную бороду. — Мне будет трудно уехать оттуда, если ты не отправишься со мной.
Она чуть не закричала от заполнившего все ее существо счастья. Весь окружающий мир закачался. Это было именно то, к чему она стремилась всем сердцем, на что были направлены все большие и маленькие хитрости, до которых она была в состоянии додуматься.
Она сдержалась. Теперь ей предстояло поставить всю свою прошлую и будущую жизнь против всего золота, которое, как она слышала, добывали в реке Рейн, где-то далеко на юге.
— Я хочу сказать…
Гуннхильд слышала, что Эйрик говорил искренне, и перебила его, несмотря на то что у нее перехватило дух:
— Ты хочешь взять меня в жены?
Он был явно ошеломлен.
— Ну…
— Мой отец с радостью дал бы свое согласие.
Эйрик перевел взгляд на морской простор.
— Конечно, он хёвдинг только по названию, — продолжала атаку Гуннхильд, — но он самый влиятельный человек в северном Хологаланне. Полезный союзник.
Эйрик несколько натянуто кивнул.
Гуннхильд вздохнула:
— Наверно, я слишком тороплюсь? Прости меня. — На ее лице появилось строгое выражение. — Я скажу только одно: я никогда не стану ничьей наложницей. Даже твоей, Эйрик Харальдсон.
Он нахмурился:
— Ты разговариваешь слишком смело для женщины, оказавшейся в одиночестве среди викингов.
Гуннхильд тут же смягчилась:
— Я была бы расстроена, если бы чем-то оскорбила тебя. Но ты сможешь убедиться, что моя любовь стоит того, чтобы ею обладать.
Эйрик широко улыбнулся:
— И, конечно, твоя ненависть стоит того, чтобы ее стоило избегать. Думаю, что она стоит человеческой жизни. Мне нравится твоя душа, Гуннхильд. Ты похожа на меня. — Он наклонился поближе к ней. — К тому же ты прекрасна, остроумна в разговоре… — Решение он принял, как всегда, моментально: — Из тебя получится наилучшая жена для короля.
А она продолжала загонять его, как волки загоняют могучего зубра:
— Среди прочих?
Эрик звонко рассмеялся.
— В отличие от моего отца у меня пока что нет ни одной. Ты будешь первой.
И последней, подумала она, если она и впрямь станет его женой.
Она никогда не допустит и того, чтобы в его постели оказалась хоть одна женщина, которая могла бы что-то значить для него. У такой могли бы родиться сыновья, которые будут представлять угрозу для ее сыновей.
XIX
Эйрик так и не завернул в Ульвгард, а направился в одно из своих владений, расположенное на юге Хологаланна, взяв Гуннхильд с собой. Однако он отправил туда один из своих кораблей, чтобы сообщить Эзуру Сивобородому о своем намерении и пригласить его на свадебный пир. Высадившись на берег, он поселил Гуннхильд у одного из живших по соседству зажиточных бондов; впрочем, она часто бывала у него в длинном доме. А Эйрик сразу же приказал своим домашним слугам и пастухам заняться подготовкой к пиру. Он был не из тех людей, которые могут мириться с тем, что выполнение их желаний задерживается.
Извещены были все, о ком стоило вспоминать. Вскоре явился Эзур со всей своей дружиной. Были с ним и братья Гуннхильд — Ольв Корабельщик и Эйвинд Хвастун. Эзур привез не только богатые подарки — если бы он знал заранее о том, что произойдет, то приготовил бы много лучше, — но и одежду, и драгоценности для дочери. Глядя на нее, каждый должен понимать, что она происходит из знатного дома.
Пир длился безостановочно. Съезжались все новые и новые гости, и в конце концов двор оказался переполнен, и вновь прибывшие располагались уже за оградой. Все переговаривались между собой, обменивались новостями, иногда обсуждали дела. Порой разгорались ссоры; впрочем, никто не решался доводить дело до смертоубийства — здесь было неподходящее место. Мужчины развлекались, соревнуясь в гребле, плавании, борьбе, беге, стрельбе из луков, метании копья, играли в мяч, сражались с жеребцами. Некоторые — в основном те, кто был постарше, — забавлялись настольными играми, кидали бабки или задавали друг другу загадки. Женщины во главе с тремя, которых Эйрик порой брал себе на ложе, не имели ни мгновения отдыха: они носили вокруг поставленных на козлы длинных столов миски с водой и полотенца для омовения рук, подносили угощения — говядину, свинину, баранину, домашнюю птицу, рыбу, — приготовленные с чесноком, луком, горохом, репой, травами, подавали пшеничный и ржаной хлеб, масло, сыр, мед, сушеные и тушеные ягоды. Когда же кушанья оказывались съеденными, женщины все так же бегали вдоль скамеек, наполняя рога пивом или медом. Кто-нибудь из достойных мужей или их сыновей мог предложить приглянувшейся ему женщине присесть рядом с ним и, возможно, взять ее с собой на ночь. В зале длинного дома могли улечься спать только избранные воины Эйрика и самые почетные гости; остальные ночевали в вычищенных надворных постройках или палатках и наскоро сооруженных сараях за оградой. Когда укладывались последние, стояла уже глубокая ночь. Но на пиру слышался не только пьяный гомон и смех. Даг-скальд пел старые и новые саги и висы о богах и героях. Эйрик со своего возвышения произносил веские и значительные слова и раздавал подарки, как то полагалось человеку, носившему титул короля, которому предстояло в будущем стать конунгом всей Норвегии.
