Прежде всего она стремилась добиться того, чтобы муж начал относиться к ней как к помощнице в своих королевских заботах. Эйрик был силен, бесстрашен, тверд, проницателен, но не являлся глубоким мыслителем. Гуннхильд полагала, что могла бы научиться незаметно давать ему советы. Если еще он будет считаться с ними — о, пусть тогда мир побережется!
Главным было знать обо всем, что происходило. Она содержала нескольких шпионов. Но в основном люди, имевшие доступ к новостям, спокойно сообщали их королеве, даже не задумываясь, стоит ли это делать. Их ослепляли ее речи и улыбки. Впрочем, в большинстве своем эти люди были настолько несообразительными и самовлюбленными, что Гуннхильд не составляло никакого труда извлечь пользу из своего умения общаться с мужчинами.
Таким образом, она издали следила за Эгилем. Он, вместе с Торольвом, провел зиму у Торира. К весне они подготовили корабль, набрали дружину и отправились в викинг — мимо Норвегии и через Датские проливы в Балтийское море.
Торольв, думала она, Торольв, освободивший ее от волшебников, так непринужденно и тепло разговаривавший с нею, Торольв, с головой, сиявшей чистым золотом в лучах солнца, Торольв, чьи глаза некогда, как ей казалось, взирали на нее с тоской, Торольв теперь стал не только кровным братом — в чем не было его вины, — но и товарищем по оружию ненавистного Эгиля. Чем чаще она вспоминала об этом, тем горше становились ее мысли.
Через некоторое время она узнала, что конунг Харальд послал на север за Хоконом, своим сыном от Торы Хозяйки Мостра. Никто не знал, горевала ли мать, распрощавшись с единственным сыном. Ее выдали замуж за одного из тамошних зажиточных бондов, но спустя непродолжительное время она заболела и умерла.
Харальд послал Хокона в Англию на корабле, кормчим которого был некий Хаук по прозвищу Длинные Чулки, могучий воин, близкий к конунгу. Норвежцы застали короля Ательстана в Лондоне, где он как раз в то время устроил великий пир. Хаук научил дружинников, которых взял с собой на берег, как следует себя вести. Тому, кто первым войдет в зал, следует выйти из него последним. Они должны встать рядом перед столом, сохраняя одинаковое расстояние между правым и левым соседом. Каждый должен иметь меч на левом боку, прикрывать его плащом, чтобы оружия не было видно. Так они и вошли в зал, тридцать рослых мужчин.
Англичане, сохраняя неподвижность, напряженно следили за пришельцами. Хаук встал перед королем и приветствовал его подобающим образом. Ательстан заставил себя ответить, как долженствовало хозяину, встречающему гостя.
Все присутствовавшие обратили внимание на то, что рядом с предводителем норвежцев стоял маленький мальчик. Хаук поднял его и посадил на колени королю.
— Что это значит? — спросил Ательстан.
— Конунг Харальд предлагает тебе принять на воспитание этого ребенка — его отпрыска от служанки, — ответил Хаук.
Все, кто был в зале, удивленно ахнули. Ательстан схватил меч, лежавший рядом с ним, и выхватил его из ножен. Но тут вновь заговорил Хаук:
— Ты принял ребенка себе на колени и теперь можешь убить его, если тебе так хочется, но тебе не удастся покончить со всеми сыновьями конунга Харальда.
Он повернулся и, не сказав больше ни слова, направился к выходу из зала. Его воины потянулись следом за ним. Ательстан сделал знак, чтобы никто не пытался задержать норвежцев. Так что они беспрепятственно вернулись на корабль, спустились на веслах по реке, вышли в море и под парусом вернулись с попутным ветром в Норвегию.
Король Харальд был очень доволен. Достойным оказался его ответ на английское послание: ведь всем известно, что тот, кто менее знатен, тот и воспитывает чужого ребенка. Таким образом два короля сквитались между собой.
Ательстан не подчинился первому порыву гнева и не стал убивать ни в чем не повинного мальчика, который, ничего не понимая и не боясь, сидел рядом с ним. Напротив, он действительно взял Хокона в свой дом, окрестил его в христианской вере и стал воспитывать наравне со своими собственными детьми.
А неприязнь между Эйриком и его братьями продолжала нарастать.
Осенью Гуннхильд узнала, что Эгиль и Торольв возвратились. Ей сообщили некоторые подробности об их походе. Они забрались далеко, аж до Курляндии. Там небольшая дружина Эгиля столкнулась с отрядом местных жителей, которым удалось, после яростного сражения, взять норвежцев в плен. Викингов связали и бросили в сарай на ферме. Наступила ночь. Утром их должны были запытать до смерти.
Эгилю удалось освободиться от пут и развязать остальных. С помощью датчанина по имени Оки, тоже находившегося в плену, викинги вырвались на свободу. Кончилось дело тем, что курдляндцев перебили всех до одного, а ферму разграбили и сожгли.
Оки со своими сыновьями присоединился к норвежцам. Позднее они устроили набег на датский торговый город Лунд, который тоже разграбили дочиста и предали огню. На острове Фюн, где находилось большое поместье Оки, они устроили великий пир, после чего распрощались.
Далее братья высаживались только как мирные гости и в конце концов прибыли к Ториру. До Гуннхильд дошли и некоторые из поэм, которые Эгиль сочинил по пути. Они были звонкими и язвительными; им предстояло пережить много людских поколений. Тогда как жизнь самого Эгиля не могла оказаться продолжительной.
Затем пришла следующая новость: Аринбьёрн, сын Торира, предложил Эгилю остаться с ними на следующую зиму. Торир предупредил, что это может разгневать короля Эйрика. Аринбьёрн ответил, что это можно уладить, если Торольв тоже останется с ними — ведь там же, в конце концов, находилась и его жена. Гуннхильд стиснула зубы; ее пальцы скрючились, как когти хищной птицы.
Среди мореплавателей были два родственника Торира, братья, которых звали Торвальд Горячая Голова и Торфинн Строгий. Они стали близкими друзьями Торольва Скаллагримсона, как Аринбьёрн — Эгиля. Темные месяцы прошли весело.
Однако сначала Торир разыскал короля Эйрика. Теперь приемный сын приветствовал его гораздо теплее, чем в прошлый раз.
— Не вини меня в том, что я предоставлю Эгилю приют и на эту зиму, — попросил Торир.
— Ты в своей воле, — ответил Эйрик, — вот если бы кто-нибудь другой пожелал держать над ним свою руку, все было бы по-иному. — Он был в тот день настроен очень добродушно.
Гуннхильд не могла открыто поговорить с мужем до тех пор, пока они не остались наедине. Но тогда она накинулась на него с такой яростью, какой никогда прежде не допускала.
— Я вижу, Эйрик, ты вновь ведешь себя так же, как и в тот раз. Ты позволяешь людям уговаривать себя и забываешь о причиненной тебе обиде. Ты, наверно, намерен щадить этих Скаллагримсонов до тех пор, пока они не начнут убивать твоих близких родственников. Если ты ни во что не ставишь убийство Барда, то я не намерена забывать о нем.
Настроение Эйрика испортилось.
— Гуннхильд, никто не подталкивает меня к жестокости сильнее, чем это делаешь ты. Было время, когда ты относилась к Торольву гораздо лучше. Я не стану нарушать обещание, которое дал насчет этих братьев.
