Вот не стало еще одного из тех, кто мог бы серьезно досадить Эйрику, подумала Гуннхильд, когда услышала о случившемся. Она сама не могла понять, насколько была причастна к этому, но по крайней мере она приложила все силы, чтобы помочь своему мужу. Возможно, в следующий раз ей удастся найти средства, используя которые она подарит своей странствующей душе телесные покровы.
Несколько позже до нее дошли вести о том, что Эгиль и Торольв с четырьмя кораблями снова отправились в викинг на Балтику. Она могла лишь надеяться на то, что поход окончится для них печально. Казалось, что ни одно ее заклинание не может никак повлиять на сыновей Скаллагрима Квельдульвсона. Но все же когда-нибудь, как-нибудь — если боги сами не сразят их раньше — она найдет возможность отомстить им.
Между тем у Гуннхильд было полно всевозможных дел. Любой женщине, управляющей большим хозяйством, постоянно приходится держать в поле зрения все, что в нем происходит, помнить обо всем, что привозится и вывозится, распределять работы, обеспечивать работников всем необходимым, улаживать их ссоры, следить за тем, чтобы каждому гостю был оказан прием, соответствующий его рангу и известности, знать все, о чем может не знать даже ее муж, и давать ему советы, командовать женщинами и подавать им пример в таких серьезных и сложных женских работах, как, например, ткачество, и так далее — без конца. Если господин куда-то уезжал, то он оставлял за старшего самого надежного своего человека; тогда хозяйка должна была следить за тем, чтобы этот человек поступал наилучшим, по ее мнению, образом. А ведь королева была госпожой многих имений и, более того, всего королевства.
Конечно, Харальд Прекрасноволосый никогда не доверял женщине реальной власти. Но ведь у него их было множество. Каждая его женитьба объяснялась главным образом необходимостью укрепить связи с родственниками той или иной женщины. Эйрик имел только Гуннхильд. Все остальные были лишь мимолетными забавами. Он не брал себе наложниц открыто и надолго, как это было принято. Что было хорошо и для них, думала Гуннхильд. Она, и только она, была той самой женщиной, с которой он на самом деле жил. И все охотнее и охотнее делился с нею своими мыслями, все больше и больше прислушивался к ее советам.
Это, в свою очередь, заставляло других людей во все большей степени искать ее помощи в тех или иных вопросах. То, что она делала для одних, могло бы вызвать гнев у других, а этот гнев мог нагноиться ненавистью. Но таков был мир, а она в каждом случае узнавала что-нибудь новое для себя.
Весна превратилась в лето; над землей, озаренной бесчисленными кострами, солнце миновало свой поворот, дни пошли на убыль. Гуннхильд опять понесла ребенка. Неугомонный Эйрик отправился с набегом в Ирландию, а, вернувшись домой, нашел жену в страшном гневе. Незадолго до того она получила известие из Дании.
В королевский дом стекались новости отовсюду, не только из Норвегии. Корабли вспахивали морские воды по всему северу; большинство их перевозило разнообразные товары для торговли, хотя лишь немногие купцы удерживались от того, чтобы разграбить какое-нибудь из тех мест, мимо которых проплывали, если это не было связано с большим риском. Они ходили далеко на запад, в Исландию, на восток до Алдейгюборга на Ладожском озере и на далекий юг, в страны мавров. Люди странствовали и на лошадях и реками, доставляя янтарь и меха в Священную Римскую империю и на бескрайние просторы Гардарики. Некоторые добирались даже до золотого Миклагара, где восседал на своем престоле император греков, и Серкланда, населенного чернокожими людьми. Если же по возвращении они являлись к норвежскому конунгу — а они часто посещали его, — то приносили с собой множество новостей.
Именно от них Гуннхильд на протяжении нескольких месяцев понемногу узнавала о том, что и как происходило с Эгилем и Торольвом. Достигнув первоначальной цели, они повернули на юго-запад и направились в Ютланд. Разорив его, они приплыли во Фрисланд, где и оставались до конца сезона. Они прежде не знали эту землю и, по-видимому, решили как следует ознакомиться с нею. В конце концов они направились домой, очевидно намереваясь провести еще одну зиму у Торира, не считаясь с Эйриком. Корабль Эгиля был быстроходнее и с попутным ветром далеко оторвался от остальных. Достигнув знаков, показывавших границу между Фрисландом и Ютландом, Эгиль остановился, чтобы дождаться брата.
Неподалеку от лагеря викингов стояли в дозоре несколько человек. Двое из них прибыли к Эгилю из болотистых лесов. Это были люди Оки, того самого датчанина, которого он спас год назад в Курляндии. С ними он прислал Эгилю предупреждение: Эйвинд Эзурарсон мог напасть на след исландцев. Поскольку их возвращения ожидали именно в это время, он собрал около западного побережья сильный флот. Корабли были укрыты немного севернее, чтобы поймать викингов, когда те будут проплывать мимо. Эйвинд не делал тайны из своего стремления отомстить Скаллагримсонам — напротив, часто говорил об этом, — а у короля Харальда Синезубого был к ним собственный счет.
Однако, сказали посланцы, они все время внимательно следили за этим флотом и заметили, что Эйвинд недавно покинул свои корабли, так как ему надоело сидеть без дела. Сейчас он находился недалеко отсюда с двумя карфи — просто скорлупками по сравнению с драккаром Эгиля.
Эгиль немедленно поднял своих людей, приказал снять тенты, поднять якорь и грести как можно тише. Корабль плыл всю ночь и на заре незаметно приблизился к суденышкам своих противников, спокойно стоявшим рядом на якорях неподалеку от берега. Викинги с ходу напали на них, забрасывая камнями, стрелами и копьями. Немало людей Эйвинда погибли сразу. Уцелевшие вступили в безнадежное сражение с Эгилем, когда его корабль подошел вплотную к их суденышкам. Эйвинд скинул кольчугу, выскочил за борт и доплыл до берега, следуя его примеру, спаслись и многие его дружинники. Эгиль захватил оба корабля со всем припасом и оружием.
Вскоре прибыл Торольв. Посланцы Оки рассказали ему о сражении, а вернувшись домой, сообщили о случившемся своему господину и всем, кто желал их выслушать. Оки имел под своей рукой обширные владения и немало людей. Король Дании пока что обладал слишком слабой властью над отдаленными частями страны, чтобы подавить подобных ему. Из поместья на острове Фюн известие передавалось от человека к человеку и, претерпев лишь незначительные изменения — а может быть, и без изменений, ибо достойные люди всегда внимательно выслушивали новости, которые могли иметь значение, и старательно запоминали услышанное, — дошло наконец до Гуннхильд.
Эгиль рассказал Торольву о том, как ему удалось захватить последнюю добычу, и добавил:
Небыстро мы их разбили
здесь, у берега Ютланда.
Смело датские стражники
сражались против нас.
И все же Эйвинд Громкоголосый,
чая спасения, мудро решил
в воду нырнуть
и со своими людьми
уплыл на восток.
Издевка в этой висе была хуже, чем удар ножа.
— Я думаю, что после того, что ты сделал, мы вряд ли сможем вернуться в Норвегию, — сказал Торольв. Эгиль в ответ рассмеялся и ответил, что мир велик и в нем хватит места для них. У него не было жены, которую пришлось бы бросить.
