XVIII
Полуденный свет с трудом просачивался в зал через окна, затянутые пленкой из бычьих пузырей. В основном же зал освещался лампами: двери затворили от холода, а очаги еще не разжигали. Лето в этом году убывало гораздо скорее, чем обычно. Однако Аринбьёрн все же приплыл в Рогаланд.
В это время дня здесь было совсем немного народу, как свободных, так и рабов. Все присутствовавшие вели себя тихо и держались поодаль, как бы желая укрыться в полумраке. Аринбьёрн стоял — не сидел — перед возвышением. Его чуть раскосые глаза на лице с ястребиным носом смело смотрели в лица короля Эйрика и королевы Гуннхильд.
— Да, я здесь по делу своего друга, — сказал он. — До вас, должно быть, дошли слухи о его приезде, но, думаю, не вся правда.
— Говори то, что должен сказать, — предложил Эйрик. Гуннхильд с усилием сдерживала поднимавшийся в ней гнев. Она ощущала, что ее руки, неподвижно лежавшие на коленях, похолодели.
— Как ты знаешь, король, — начал Аринбьёрн, — в прошлом году умер Бьёрн Брюнёльфсон, мой дядя. Все, что ему принадлежало, забрал себе Айсберг-Энунд: сокровища, домашнее имущество, скотину; его люди поселились на всех фермах Бьёрна, к нему идут все подати. Эгиль в Исландии услышал об этом. Весной он снарядил корабль и отправился в Норвегию, чтобы потребовать свою долю наследства. Он считает, что имеет все права на, самое меньшее, половину имущества. Его права столь же бесспорны, как и у Энунда, если не предпочтительнее. Оба женаты на дочерях Бьёрна, и его жена, Осгерд, старше. Она приехала вместе с ним. Они обратились ко мне. Я принял их и разместил с должным почтением. Я предупредил его, что Энунд жаден, несправедлив и любит власть. Кроме того, он приближен к тебе, а твоя королева — великий враг Эгиля. — Эйрик нахмурился, но не стал прерывать Аринбьёрна. — Однако Эгиля невозможно заставить отказаться от задуманного. Я убедил его встретиться с Энундом и все обсудить. — Аринбьёрн криво усмехнулся. — Это было нелегко. Но в конце концов он все же согласился. Чтобы показать свои мирные намерения, он отправился не на корабле, а на шкуте. — Гуннхильд знала, что так называлась лодка, в которой каждый гребец управлялся с двумя веслами; на ней могло поместиться не больше двух десятков людей. — Айсберг-Энунд встретил его на Аскею неприветливо и отказался признать все до одного требования. Когда Эгиль сказал, что его жена по рождению выше, чем жена Энунда, тот глумливо заявил, что нет, она рождена от рабыни. — Ровный доселе голос задрожал от гнева. — Это он сказал об Осгерд, моей сестре! Ты должен помнить, король, что ее родители были женаты по закону.
Гуннхильд больше не могла сдерживаться.
— Я помню, что король Эйрик объявил Эгиля вне закона в Норвегии, — резко бросила она.
— Ты помогал ему на протяжении многих лет, — медленно произнес Эйрик. — Ты и теперь делаешь то же самое, но все же говоришь, что верен мне.
— Я верен тебе, господин, — ответил Аринбьёрн. — Мы с тобой сводные братья. Но я также верен и своим друзьям.
— Говори дальше.
— Энунд наговорил еще много чего. Удивительно, что Эгиль не прибил его прямо на месте кулаком, так как они оба были безоружны.
— Любовь к золоту превозмогла его честь, — вставила Гуннхильд.
Аринбьёрн закусил губу.
— Вместо этого он при свидетелях вызвал Энунда на тинг в Гуле. Он намерен потребовать разрешить свое дело по закону. Энунд сказал, что приедет туда, надеясь, видимо, что Эгиль не уйдет оттуда живым. После этого Эгиль уехал. Тогда я подумал, что должен как можно скорее разыскать тебя, где бы ты ни был. Чтобы узнать, где ты находишься, потребовалось время.
— Эгиль и впрямь наглец: выйти из-под твоей защиты, зная, что объявлен вне закона, — сказала Гуннхильд.
— Это случилось уже немало лет назад, — решительно возразил Аринбьёрн. — Через жену он сроднился с семейством, занимающим высокое положение. Он имеет законное право предстать перед равными.
— За что ты так любишь его? Разве он хоть когда-нибудь сделал для тебя что-то хорошее? — Она вовремя одернула себя, чтобы не спросить, не в том ли дело, что он был жеребцом кобылы — сестры Аринбьёрна. Такое было бы непростительным и унизило бы ее самое больше, чем Аринбьёрна. Даже Эйрик разгневался бы.
Король согласно кивнул:
— Я тоже порой задумывался об этом.
Аринбьёрн вспыхнул:
— Мы подружились еще при первой встрече. Я был тогда молод, а он еще моложе. Однажды, во время охоты, в лесу мы наткнулись на медведицу с медвежатами, и она бросилась на нас. Мы охотились на птиц или зайцев, с нами не было ни одной собаки, никакого оружия, кроме копий. Но все же мы вдвоем отбивались от нее, пока она не отвязалась от нас и ушла. А мы после этого дали клятву в вечной дружбе, стали побратимами по крови, поскольку из наших ран текла кровь — текла и капала в следы наших ног. Я соблюдал свою клятву и знаю, что он не подведет меня, если мне понадобится его помощь.
Да, вздохнула про себя Гуннхильд, такими они были, мужчины.
Аринбьёрн в упор взглянул на Эйрика:
— Я также знаю, король, что ты позволишь нам обратиться к закону.
Хитрый ход, подумала Гуннхильд. Аринбьёрн взывал к чести Эйрика. После того что он сделал в Викине — хотя этот поступок был необходим, — многие поглядывали на молодого конунга искоса, считая его совершенно безжалостным. Так что ему имело смысл выказать побольше доброжелательности.
— Я должен подумать, — сдержанно сказал Эйрик.
Гуннхильд знала, что в конце концов он даст согласие.
— Если ты согласишься, — предупредила мужа Гуннхильд, — то лучше всего будет тебе самому явиться на тинг и взять с собой сильную дружину.
— Никогда я не стану угрожать тебе, мой побратим и король! — воскликнул Аринбьёрн.
— Что ж, все равно я буду повсюду набирать воинов, — ответил Эйрик. — Если ты и на самом деле предан мне, то, возможно, на будущий год тебе выпадет случай это доказать.
Вечером он устроил пир в честь Аринбьёрна, хотя держал себя довольно холодно. Утром хёвдинг отправился домой, где его ждал Эгиль.
Тинг в Гуле должен был собраться весной. Не рискуя совершить ошибку — а именно такой ошибкой было бы ворчание по этому поводу, Гуннхильд время от времени резко, словно вонзая кинжал, вставляла одно-другое слово в свои разговоры с Эйриком.
Зима успела побелить землю снегом, прежде чем Гуннхильд в подробностях узнала, что Хальвдан Черный внезапно повалился наземь в судорогах и приступах рвоты. Перед тем как умереть, он сошел с ума.
Но обитатели Траандло вскипели, собрались на тинг, возвели на камень Сигрёда, брата умершего, и провозгласили его своим королем. Новый король желал подчиняться Эйрику не более, чем Хальвдан. А за его спиной молча стоял ярл Сигурд.
Во чреве Гуннхильд зародилась новая жизнь.
Из селения в селение, из конца в конец Норвегии ходили слухи о том, что Гуннхильд послала ведьму, которая и отравила короля Хальвдана. Друзья ее и Эйрика горячо отрицали эти сплетни и называли ложью. Всякий раз, когда с любым заметным человеком случается смертельная болезнь, говорили они, все языки принимаются дружно болтать одни и те же глупости; но кто знает, сколько различных причин могло быть у произошедшего? Никто, за исключением только ее шпионов и гонцов, ничего не говорил ей об этих разговорах; Эйрик тоже молчал. Впрочем, он был занят делами с принявшими его сторону вождями областей — готовился к войне.
