Вернувшись на корабль, Эгиль перевел его в другое место, поставил на якорь в отдалении от берега и приказал команде вооружиться. Двенадцать человек он оставил караулить судно. Семнадцать вместе с ним отправились в шкуте, которая все время шла за кораблем на буксире, через пролив на Аскею. С вечерним приливом, неслышно работая веслами, моряки вошли в ручей и приткнули лодку среди зарослей тростника. Эгиль оставил своих спутников возле лодки, а сам отправился в лес. Он надел шлем, на плече у него висел меч, а в руке была секира.
Встретившись с несколькими мальчишками-пастухами, Эгиль без труда обманул их, сказав, что нашел медведя, который несколько раз наведывался на ферму. Зверь прячется в этой чаще, сказал он. Один из них тут же побежал за воинами. В этот поздний час в длинном доме бодрствовали только Энунд, Хадд и Фроди. Они тут же взяли оружие и отправились вслед за гонцом. При свете звезд и полумесяца пастух подвел мужчин к опушке и указал на ту самую рощицу, о которой ему сказал незнакомец, — сам он объявил, что идет домой. Разглядев в полумраке качающиеся ветви и слыша, как шуршит листва, Хадд и Фроди побежали, чтобы окружить медведя. А Энунд отправился вперед, навстречу зверю.
И наткнулся на Эгиля.
Он первым метнул копье. Эгиль метнул во врага секиру. Копье отскочило от умело подставленного щита, а секира разрубила плечо Энунда. Эгиль первым выхватил меч и вонзил его Энунду в живот. А когда враг зашатался, нанес удар по шее, почти начисто перерубив ее.
Хадд и Фроди услышали шум и бросились на помощь хозяину. Эгиль вырвал секиру из тела убитого и снова метнул ее. Острие пробило щит Фроди и его грудь, Хадд скрестил меч с оружием Эгиля, но схватка продолжалась лишь считанные мгновения. Несколькими ударами Эгиль сразил последнего из своих противников.
Перепуганные пастухи, дрожа, сбились в кучку, готовые стремглав броситься наутек по полю. Эгиль резким движением руки указал на убитых.
— Теперь будьте пастухами вашего господина Энунда и его товарищей, чтобы дикие птицы и звери не пожрали их трупы, — с трудом переводя дыхание после боя, прохрипел он.
Произнеся эти слова, он зашагал к лодке и вернулся со всей командой. Они ворвались в хутор, застав врасплох спавших людей, убивая всех, кто не смог убежать. Они разграбили поселение, а то, что не смогли унести, предали огню. Животных они отогнали к ручью, перебили всех до последней скотины и взяли с собой столько мяса, сколько могла поднять лодка. Покончив с разгромом, моряки взялись за весла. Эгиль сидел у руля. Он был все еще охвачен смертоубийственной яростью. Никто не смел заговорить с ним.
На тихой воде дрожали первые отблески восходящего солнца. Верхушки деревьев над темными островами посветлели. Из-за мыса показалась карфи, следовавшая поперечным курсом.
— Это лодка Рёгнвальда Эйриксона, — сказал воин, шпионивший в имении.
Позже стало известно, что кто-то заметил корабль Эгиля и сообщил о его появлении на Хердлу. Королевский сын сразу же бросился предупредить Энунда.
Эгиль приподнялся со своего места.
— Гребите! — взревел он. — Сгибайте спины как следует, подлецы! Гребите!
Шкута ринулась вперед. Под носом шипела и пенилась волна. Люди на карфи в изумлении уставились на приближавшуюся лодку, продолжая лениво шевелить веслами. Все произошло слишком быстро и совершенно неожиданно для них. Лодка Эгиля ударила карфи в середину борта. Хотя судно атакованных было больше, оно резко накренилось, через борт потоком хлынула вода. Все же карфи выправилась, но беспомощно закачалась на волнах. Гребцы Эгиля подняли весла с правого борта. В людей, находившихся на карфи, полетели стрелы, а гребцы левого борта подвели свою лодку вплотную к судну. Эгиль перепрыгнул на карфи первым, его люди ринулись следом. Более многочисленные, они были и лучше вооружены. Стоя по колено в воде, которая почти сразу же окрасилась алым, они перебили всех, кто находился на борту.
А затем они перешли на свою лодку, оставив карфи дрейфовать по волнам. На тела погибших сразу же начали слетаться чайки.
Когда Гуннхильд узнала о случившемся, у нее потемнело в глазах.
Вынырнув из мятущихся глубин, она уставилась невидящим взглядом в бессердечно яркий день. «Рёгнвальд! — мысленно взывала она. — О Рёгнвальд, мужчины умирают, и слишком часто бывает, что матери, выносившие их, закрывают им глаза. Но чтобы так рано, Рёгнвальд, так рано!» И ее нет рядом с ним, он брошен морским птицам…
А к ней поступали все новые и новые известия.
Высадившись на Хердле, Эгиль со своими людьми отправился прямиком на ферму. Ториру Бородатому удалось заблаговременно заметить их появление и вместе со всеми своими домашними укрыться в лесу. Пришельцы разграбили хутор, вернулись на корабль и приготовились к отплытию.
Пока команда дожидалась попутного ветра, Эгиль был занят другими делами.
Когда же подул ветер, он поднялся на скалу, глядевшую в сторону материка. В одной руке он держал только что срубленный длинный крепкий ореховый кол, а в другой — лошадиную голову. Стоя на скале, о подножие которой, стеная, разбивались волны, под все скорее набегавшими с востока облаками, грозившими обрушиться проливным дождем, он прикрепил голову к палке и поставил кол вертикально.
— Здесь я ставлю знак презрения и обращаю его проклятие против короля Эйрика и королевы Гуннхильд! — оглушительно крикнул он. Мертвые глаза лошади смотрели на холмы, смутно вырисовывавшиеся по ту сторону пролива. — И еще я обращаю это проклятие против всех обитателей этой земли, да будут они скитаться, словно полоумные, и да не найдут они дороги в свои дома, пока не прогонят короля Эйрика и королеву Гуннхильд из страны.
Он втиснул кол в узкую расселину; голова, не мигая, смотрела в сторону Норвегии. Затем Эгиль ножом вырезал на палке руны и вернулся на корабль, к своей жене. Не обращая внимания на приближающийся шторм, его команда подняла парус и направилась в океан, в сторону Исландии.
Гуннхильд знала, что он сотворил темное и могущественное заклинание. Лошадь была главным из жертвенных существ после человека, а на руках Эгиля было много человеческой крови. Она думала, что скорее всего рунами были записаны те две ниды, в которых он призывал на короля и королеву гнев богов. Для каждой половины стиха потребовалось бы три раза взять все те руны, ради которых Один девять ночей висел на мировом древе.
Но она знала, что существуют и другие силы, силы бубна, заклинательной песни, колдовской пляски, чародейской еды, собранной в диких местах, и зелий, которые следует варить в одиночестве; эти силы произрастали из черной влажной земли и нисходили от луны, чтобы освободить душу от тяжести тела и направить в цель оружие, которое никогда не дает промаха. У нее оставалось шесть сыновей, а в утробе рос седьмой. Ее мужчина владел королевством.
Когда-нибудь они смогут отомстить.
XXI
Весь Бокна-фьорд и его берега были заполнены кораблями. Ежедневно пешком и верхами сюда приходили люди — наемные работники, земледельцы, бонды; лишь немногие из них имели какие-то доспехи, кроме шлема, щита и кожаной куртки, зато у всех были копья, топоры, мечи, луки, пращи. Это ополчение было самым большим, какое Эйрик мог на законных основаниях собрать в подчинявшихся ему областях, или же, вернее, самым многочисленным из всех, какое было в силах прокормиться, пока он мог законно удерживать всех этих людей в войске.
