Снова шум в зале утих, но теперь все навострили уши, не желая пропустить ни слова.
— Немало всего произошло, — ответил Ранульв. — А главное вот что. — Он посмотрел на Хокона. — Уже когда мы совсем были готовы отплыть из Англии после зимовки, мы услышали, что король Эйрик Харальдсон вернулся в Йорк.
Легкий гул мгновенно сменился ропотом. Сигурд поднялся, призывая к тишине. Лицо Хокона пошло красными и белыми пятнами. Он так и не научился как следует скрывать свои чувства. Во время трапезы вокруг него кипели разговоры, вопросы чередовались с ответами, он же сам говорил кратко и ел как-то слишком торопливо.
Впрочем, обед закончился, когда король встал, не обращая внимания на то, наелись ли все остальные. Он сказал, что хотел бы, пока еще не начало темнеть, пойти погулять и поговорить с Брайтнотом с глазу на глаз. Никому и в голову не пришло что-нибудь возразить. Двое молодых мужчин шли рядом. Два десятка стражников тащились поодаль, держась так, чтобы до их слуха не долетело ни единого слова.
Некоторое время они шли молча. Солнце скрылось за горы, отгораживавшие Траандхеймс-фьорд от моря, но небо оставалось все таким же светлым, а вода фьорда, казалось, сама светилась. Дувший днем легкий ветерок почти совсем улегся. Пахло прогретой землей; на деревьях щебетали птицы. Хокон почувствовал, как его заполняет теплое чувство.
— Расскажи мне все о себе, о том, что с тобой случилось, все-все, — сказал он.
— Рассказывать, в общем-то, не о чем, господин, — заговорил было англичанин.
— Здесь нас никто не слышит. Так что называй меня просто Хокон.
Брайтнот взглянул на него, потупил глаза и покраснел.
— Мне здесь часто бывало одиноко, — сказал король. — Почти всегда рядом со мной люди, но в душе я один. Раздели со мной те годы, которые мы провели порознь.
— Они были… ничего серьезного… для меня, Хокон… до сего дня, когда я снова нашел тебя.
Король с любопытством покачал головой.
— И ты священник, человек Господа.
— Мой епископ согласился, что это святое дело, и проводил меня со своим благословением и молитвами. — Брайтнот закусил губу. — Но, да простит меня Бог, я прибыл не только ради этого.
— Достаточно того, что ты здесь. Ты станешь моим придворным священником и будешь всюду ездить со мной. И при этом ты не должен сидеть и спать среди простолюдинов. Сейчас я сижу в седле уже достаточно крепко, чтобы не позволить никому стать мне поперек дороги в такой мелочи.
— Я не достоин.
— Достоин. Так я сказал.
По-над лесом с мрачным карканьем, суматошно размахивая крыльями, тяжело пролетела стайка грачей.
— А как твои дела? — спросил Брайтнот, как будто желая сменить тему. — К нам из-за моря доходило о тебе очень мало известий.
— В этом мире все идет весьма и весьма хорошо, благодарение Богу. А в душе… Но дел много, дел всегда очень много. — Лицо Хокона напряглось, а голос сделался резким. — А теперь насчет Эйрика Кровавой Секиры. Известно ли тебе что-нибудь такое, о чем не говорилось в зале?
Брайтнот перевел дыхание. Когда же он заговорил, голос его звучал твердо и решительно; так обычно разговаривал его отец.
— Только то, что я учился в Йорке именно в то время, когда он был там, встречался и с ним, и с его королевой — она странная женщина, Хокон, странная — и остался там после того, как они покинули страну. Зная, кто они такие, эти двое, и как близко тебя касается все, что связано с ними, я держал глаза и уши открытыми. Я видел, что между Йорком и Оркнеями все время сновали корабли. Я слышал, как люди, приплывавшие на этих кораблях, встречались с вождями Нортумбрии за плотно закрытыми дверями и выходили оттуда, крепко стиснув зубы. И еще мне кажется, что, хотя у простых людей были свои причины, чтобы ненавидеть Олава Сандалию, большая часть сплетен, разошедшихся по стране, сплетен о его злобности, подлости и порочности, показывала его в слишком уж дурном свете. На самом деле он далеко не так плох.
— Я, кажется, могу догадаться, кто сочинял эти сплетни, а затем рассеивал их по домам, постоялым дворам и гостиницам, — мрачно заметил Хокон.
— Не подобает мне говорить, кто мог это делать, но… Пребывая в церкви и рядом с нею, я, хотя и был совсем недавно рукоположен, знал и о том, что архиепископ Вульфстан принимает тайных послов короля Эйрика наравне с беспокойными вождями Йоркской Нортумбрии. Узнал об этом и король Эдред. Ближе к концу минувшей зимы он прислал воинов, которые схватили Вульфстана и увезли его в узилище; насколько мне известно, в Йедбурге. Это, конечно, не могло понравиться народу! Но уже тогда до меня дошли вести о том, что люди начинают точить клинки. А на Оркнеях делают это открыто. Я не был… Хокон, я вовсе не из трусости решил, что лучше всего будет, если я разыщу тебя.
Хокон кивнул:
— Конечно. И ты решил отправиться с Ранульвом.
— Сначала, как ты знаешь, он пошел на юг, чтобы прикупить кое-какие товары. Впрочем, недалеко. Новости добрались туда прежде, чем он вышел в плавание. — Новости были о том, что Эйрик и его союзники привели большой флот, а в стране, когда войска высадились, поднялось такое восстание, что Олав Сандалия со своей дружиной немедленно удрал обратно в Ирландию. — Вот и все, что я знаю, мой господин… сын мой… Хокон. — Брайтнот улыбнулся, и в его улыбке мелькнула печаль. — Как странно: я должен порой называть тебя моим сыном.
Хокон оставил его слова без внимания.
— Как ты считаешь: они пригласили Эйрика обратно, потому что он прежде был хорошим королем?
— Полагаю, что не хуже большинства других, — тщательно подбирая слова, ответил Брайтнот. — И в отличие от Олава он не стал бы посылать дань королю Эдреду и не позволил бы людям Эдреда творить такие непотребные дела, как заточение архиепископа. Й, уверен, не позволит и теперь.
— Гм-м. — Хокон потеребил свою короткую золотистую бородку. — Что, по твоему мнению, станет делать Эдред?
— Уверен, он не станет безропотно сносить такие перемены. А точнее… Что я, простой священник, могу сказать?
Хокон рассмеялся, хотя и не слишком радостно, и хлопнул друга по плечу:
— Да, священник, но не простой. Я тебя лучше знаю.
Брайтнот улыбнулся, покачал головой и промолчал. Они не торопясь пошли дальше. Тени сгущались, небо на востоке темнело.
Хокон первым решил продолжить разговор:
— Как ты думаешь, Эйрик удовлетворится тем, что сейчас имеет?
— Я не ведаю. Но сомневаюсь в этом. Да и его сыновья не питают никакой любви к миру.
Хокон уставился вперед, как будто видел что-то за возвышавшейся неподалеку густой стеной ельника.
— Поэтому я должен всегда быть начеку против нападения с запада, — чуть слышно произнес он. — А земля тем временем кровоточит. Король Трюггви и король Гудрёд с дальнего юга преданы мне, но они слишком еще молоды для того, чтобы командовать войсками, но в то же время уже не дети, так что старшие не всегда могут вести воинов от их имени. Все чаще и чаще корабли викингов терзают эти берега. Мы, норвежцы, можем лишь отбивать их нападения, а они, потерпев поражение, ускользают, чтобы разбойничать в других местах. Из-за Эйрика я не могу собрать силу, чтобы истребить зло на корню. Молись за меня, отче.
