– Выпили много?
– Да нет, не думаю.
– А сколько для вас много? – не унимался Кипнис.
– Для меня много – это много, – усмехнулась Лиза.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Отчего же? Я сказала: много!
– А в цифрах?
– Затрудняюсь ответить.
– Что же здесь сложного? – поднял бровь профессор. – Это меньше литра или больше?
– Когда как.
– Спасибо, – кивнул психиатр, – так и запишем.
– Записывайте, – пожала плечами Лиза.
– А вчера?
– Что, извините?
– Вчера много выпили?
– Нормально.
– Пол-литра, меньше, больше?
– Граммов четыреста, я думаю.
– Четыреста граммов, – кивнул профессор. – Ну и как? Проняло?
– Расслабилась, – призналась Лиза. – Но не опьянела. Чушь не несла, со стула не падала. В уборную сходила, обратно вернулась. Всё путем.
– В постель к себе никого не пустили?
– Это же госпиталь, профессор! – возмутилась Лиза.
– Но причина не в этом, – возразил психиатр. – А в чем?
– У меня есть мужчина, – призналась Лиза. – В Шлиссельбурге.
– Вы ведь уже были замужем?
– Была, но неудачно.
– Бил? – поинтересовался профессор.
– Это вряд ли, – усмехнулась в ответ Лиза.
– Пил?
– Умеренно.
– Изменял?
– Этим всё и кончилось.
– Когда это случилось? – поинтересовался психиатр, заглядывая Лизе в глаза.
– Пять лет назад.
«Можно подумать, это тайна за семью печатями! У меня же в личном деле все записано!»
– Пять лет… – задумчиво произнес Кипнис. – Мужчины или женщины?
– Что, простите? – снова не поняла его Лиза.
– Каковы ваши половые предпочтения? – объяснил свой вопрос профессор.
«Вот же гад!»
– Предпочитаю мужчин, но могу и с женщинами!
Зачем она это сказала? Какого рожна? Бог весть.
– Вот как? Любопытно.
– Послушайте, профессор, – не выдержала Лиза, – ну какое вам дело, с кем я сплю? Да хоть с Тузиком! Вам-то что?!
– С Тузиком противозаконно, – улыбнулся Кипнис. – Не горячитесь, пожалуйста, госпожа капитан! Я всего лишь выполняю свою работу.
– Исполняйте! – вздохнула Лиза. – Я закурю?
– Курите, пожалуйста! – он пододвинул ей пепельницу и что-то чиркнул в свой блокнот.
– Итак, – продолжил Кипнис, когда Лиза, наконец, закурила. – Мы остановились на женщинах.
– Разве? – удивилась Лиза.
– А разве нет? Сколько их было?
– Вы уверены, что эта информация останется между нами? – насторожилась Лиза.
– Разумеется! – обнадежил ее Кипнис. – Во-первых, я врач. А во-вторых, я это не записываю. Итак?
– Одна до замужества и еще две – после.
– Продолжительные отношения?
– До того, как я вышла замуж, продолжительные. Остальное – эпизоды.
– А мужчины?
– Не скажу, что много, – усмехнулась Лиза, – но, правду сказать, несколько.
– Больше десяти или меньше?
– Вот же вы какой настырный!
– Такая работа, – развел руками Кипнис.
– Наверное, больше. Но я отказываюсь считать их по пальцам!
– Как скажете! – не стал спорить психиатр. – Поговорим о ваших снах…
– А что с ними не так?
– Не знаю, но хочу узнать…
Глава 3
Командир Браге
Апрель-май 1932 года
Если честно, Лиза успела забыть, «как хорошо» ей жилось в госпитале. Она, вообще, как выяснилось, стала легко забывать «неактуальные» периоды своей жизни: тридцать лет в СССР, несколько месяцев в госпитале, в котором однажды очнулась от комы, пару недель отношений с Тюрдеевым. К счастью, не амнезия. Простое забвение. Но нынешние обстоятельства заставили ее вспомнить много такого, о чем она предпочла бы забыть.
Лиза открыла окно, села на подоконник, опершись спиной на одну стену и упираясь согнутыми в коленях ногами – в другую. Достала пачку папирос – на этот раз привычные «Норд» – и закурила. Выдохнула в сияние апрельского утра сизое облачко табачного дыма и в очередной раз послала по известному адресу «всю эту маету». Она торчала в госпитале уже шестой день. Если не считать, разумеется, того времени, когда пребывала в отключке. У нее ничего не болело, и вообще Лиза чувствовала себя совершенно здоровой. Но врачи, напуганные большим флотским начальством, буквально землю рыли, пытаясь хоть что-нибудь эдакое, но найти. И хотя поиски эти, судя по всему, оставались до сих пор безуспешными, Лизу все равно никуда из госпиталя не отпускали. А между тем за его стенами продолжалась война.
В первом решающем сражении, длившемся чуть менее недели, правофланговые дивизии Западного фронта прорвали – пройдя буквально по костям 7-й бригады крейсеров – одну за другой три линии обороны 2-й польской армии и ударили во фланг и тыл основной группировке польских войск, вызвав этим масштабное обрушение фронта. Однако затем наступление застопорилось под Либавой и Мемелем и на линии Шауляй, Паневежис, Утена. Впрочем, на левом фланге 1-я ударная армия генерала Колычева продолжала продвигаться – медленно, трудно, неся потери, – через Двинск и Браслав на Полоцк и Витебск с задачей окружения 3-й польской армии.
Дела на Восточном фронте обстояли и того лучше. Там, ни на мгновение не снижая темпа, себеряне наступали через Великие Луки на Витебск и Полоцк, пытаясь замкнуть кольцо окружения, в котором оказались 5-я польская армия и 2-й казачий корпус армии Киева. Одновременно, прорвав фронт киевлян под Вышним Волочком и Торжком, 3-я армия генерала Кантора развивала наступление на Тверь, Ржев и Волоколамск. Продолжались тяжелые бои в районе Углича, Ростова и Нижнего Новгорода, в Пермском крае и на Южном Урале.
Однако Лиза могла следить за этими событиями только по сообщениям радио и газетным статьям. Об участии в огромном сражении, развернувшемся на трехтысячекилометровой линии фронта, не могло идти и речи. С ней на эту тему никто не желал даже разговаривать. Оставалось сидеть – или лежать, или стоять, – в госпитале, смотреть злым глазом на докторов, с тоской вспоминать убитых и раненых офицеров и рядовых «Вологды» и мечтать об утерянной свободе.
«Я этого не заслужила! Я обеспечила прорыв седьмой дивизии, а они мне… Сиди, мол, Елизавета, ровно на попе и дыши носом! Вот же суки неблагодарные!»
