Книга Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице, страница 102. Автор книги Елена Раскина, Михаил Кожемякин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице»

Cтраница 102

Федор поспешил успокоить ее твердостью и спокойствием своего голоса, знал – сейчас это подействует лучше всего:

– Пустая царапина. Живо, разорви простыни и перевяжи меня. Надобно поспешить!

– Сейчас, Феденька, ты только потерпи…

– Потерплю! Терпелку, чай, здоровую на службе отрастил…

Ее ловкие руки быстро расстегивали ему одежду, вытирали кровь, закладывали, перетягивали тряпками глубокий разрез на боку, а он все прислушивался: не раздадутся ли на лестнице тревожные крики, приближающиеся шаги? Ангел-хранитель, должно быть, надежно бдил: не раздались. Сотня беззаботно гуляла внизу и, наверное, пила сейчас за здоровье своего сотника.

Федор и Марина сторожко поднялись на верхотуру башни, под неяркое мерцание весенних звезд в разрывах облаков. Легкий ветерок летал над спящей Коломной, и окрестные просторы казались безмятежными. Федор ловко обвязал Марину под мышки веревкой, другой конец пропустил через свои плечи и укрепил вокруг зубца.

– Ступай, любимушка моя, не бойся!

– С тобой, коханый, я ничего не боюсь! – Марина нежно поцеловала его и, прежде чем шагнуть в бездну, нашла силы пошутить: – В который раз меня низводят с высоты в твоей стране, Феденька!

– Да, но в первый раз – к свободе! – в тон ей ответил Федор и заботливо упредил: – Ты ручками-то, ножками по стене перебирай, чтоб по сторонам не болтало!

– Знаю… В детстве я тоже лазила по деревьям в нашем саду!

Спуск Марины занял, быть может, пару минут. Рана болела, но не очень мешала, и, главное, повязка пока не совсем пропиталась кровью. Добрый лекарь так ловко бы ее не наложил! Любовь ли двигала рукой Марины, или шляхтянок, в отличие от московских боярышень, в юности учили искусству врачевания – гадать было недосуг. Федор схватился за веревку и решительно перевалил через стену…


…Стрелец, облегченно ворча себе в бороду, устроился между зубцами стены враскорячку, спустил портки и принялся с наслаждением мочиться вниз. Этой зимой он застудил почки в карауле, и проклятая природа требовала теперь пускать струю чуть ли не после каждой чарки! Товарищи-зубоскалы надоели своими остротами, оттого он и сбежал от костра, где они пили и гуляли за счет доброго дворянского сотника, сюда, на стену.

Пока естество отправляло свою потребность, взгляд стрельца рассеянно шарил по сторонам. И вдруг в призрачном свете выглянувшей из-за туч луны ему показалось, что по выпуклой мощной стене ближней башни – той самой, Маринкиной! – заскользила вниз человеческая фигура. Служивый недоверчиво протер глаза: так и есть, вот человек спрыгнул с веревки, а внизу его поджидает еще один, махонький, будто ребятенок… Или баба? Вот вдвоем они побежали в темноту…

Мозолистая рука стрельца не легла на курок верной пищали (добрый часовой даже по нужде ходит с огненным боем) и не схватилась за берендейку с зарядами. Она медленно сложила двоеперстие и начертала в воздухе крестное знамение:

– Помогай тебе Господь, страдалица! Ангела-хранителя на путях твоих! Не поминай меня лихом, что не защитил тогда, на Москве, венчанного супруга твоего, государя Димитрия Иваныча…

В ночи ничего не было видно, но стрелец продолжал стоять на стене, напряженно вслушиваясь в темноту. Вроде в отдалении, на Коломенке-речке, вода слегка плеснула. Птица ночная кричит… И тут до слуха стрельца долетел отдаленный конский топот – совсем тихий, должно быть, копыта тряпками обмотаны. Он и не различил бы его, наверное, если бы не прислушивался так внимательно. Вот и нет больше топота, стих вдали. И вины его перед Маринкой более нет! Не спас он тогда в Кремле ее мужа, а ныне ее саму своим молчанием спас. Святые угоднички, как же легко на душе, когда совесть чистая!.. Теперь впору и выпить.

Воеводские палаты, Коломна, 1615 год

Снилось коломенскому воеводе князю Александру Даниловичу Кутюку Приимков-Ростовскому, что отыскал он воровскую казну, разбойником Ванькой Заруцким да ворухой Маринкой под городом зарытую, а в ней – сокровища несметные, злато-серебро, каменья драгоценные, ризы парчовые, меха собольи… Сидит он посередь богатства сего, да пальцы свои пухлые в рубинах купает!

– Вставай, князюшка! Вставай, свет наш!

– Пшел вон, холопская морда… Сплю я…

– Вставай, батюшка! Пробудись, сокол наш ясный!

– Провались ты… Камушки-яхонты мои, самоцветные…

И вдруг – грохот, топот, крик. Развалились пополам двери спаленки его уютной, влетает мужик роста великанского, в оружии весь, орет: «Да буди ты своего воеводу! Беда!!!»

Вскинулся воевода на пуховой перине, подумал – разбойники напали, с перепугу даже пистоль из-под подушки выхватил. После сообразил, что разбойник про беду бы орать не стал, и оружье обратно убрал. Слава богу, княгинюшка у него – ранняя пташка, уже по хозяйству на бабьей половине хлопочет, а то сомлела бы с перепугу, сердешная, от такой страсти. Сел воевода на постели, босые ноги на пол свесил. Дворецкий услужливо туфли подал, надел сперва правую, после и левую.

– Ты кто таков? – спросил князь, позевывая. – Что за беда опять на мою голову? Ни сна, ни покоя, прости господи, все бдение на службе государевой…

Великан оружный так перед воеводой на колени и пал, глазища у него вот-вот наружу выскочат, рожа вся белая, зуб на зуб не попадает, а из пасти так перегаром и разит.

– Ты чего, пьян, воинский человек? Может, просто привиделось чего?

Тут служака как заревел белугой и все повторяет:

– Маринка, воевода… Маринка… Маринка…

Князь Кутюк так сердцем и похолодел. Прозорлив был, враз все понял.

– Ушла воруха, сбежала, – только и смог проговорить воевода. Не спрашивал, ведал уже. Горло как обручем схватило, не продохнуть! Нетвердой рукой князь нащупал кувшин возле изголовья, водицы испил – отпустило. Остаток вылил на башку черному вестнику, пущай охолонет.

«Ой, беда лихая! Ой, покрутишься ты сейчас, князюшка!» – подумалось плаксиво. Но держать себя князь Кутюк отменно умел, потому и преуспел, и смуту с прибытком пережил, и воеводство получил.

– Рассказывай, – приказал настоятельно. – Как могло такое учиниться?

Вояка, сопли размазывая, и начал:

– Перепились мы вечор, батюшка! Ничего не помню… А ныне пошел я утром воруху смотреть, а глядь: полусотник наш Воейков на лестнице со свернутой башкой валяется, холодный уже… А Маринки-то в келье ее и нет! Платье одно осталось да тряпки какие-то, в кровище все… Я – на верхотуру! А там… Ой, батюшка, беда!!!

– Вестимо беда. Ты дело сказывай!

– Вервие-то к зубцу привязано, а конец – наружу, за стену! И сотник наш, Федька Рожнов, тоже пропал… Увела его, змея подколодная, колдовка злая!!!

Тут воевода себя по лбу со всей мочи и хлопнул, да так, что только по горнице звон пошел:

– Ах, сотник! Ах, праведник хренов!! Ах, заступник Маринкин!!! А я-то, я, старый дурень, как не догадался?!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация