Все заметно приуныли. Коломна все больше приобретала очертания того сказочного града Китежа, который видеть – видишь, а войти – не войдешь!
– Добром не впустят – приступом возьмем! – прервал тягостное молчание Васька Валуев и треснул по столу своим тяжелым кулаком (гнилая столешница проломилась).
– А пять сот стрельцов куда денешь, Васька? – прищурился Воейков. – Побьешь всех?
– А хоть бы и побью! – набычился богатырь.
– Не станешь ты своих бить, и никто из нас не станет! – заметил Федор, который все время разговора сидел, поигрывая своим испанским клинком в свете лучины, словно пытался прочесть на его лезвии некие колдовские письмена. – Довольно уже православные православных били, десять лет с лишком… Однако приступ, выходит, единый нам выход! Вернее сказать: единый вход в башню Маринкину!
– Говори, Федя! – навострились дворяне, придвигаясь к своему сотнику. – Как мыслишь свершить сие?
– Увидите, братцы! Подайте-ка чернильный прибор да бумагу, сяду коломенскому воеводе князюшке Приимкову-Ростовскому да его стрелечеству полковнику свет Митьке Бердышеву письмо писать. Следую-де до их светлостей с важным и чрезвычайным державным делом… Намекну, что от самого боярина Шереметева да от великой старицы Марфы Ивановны. Подпустим коломенским сидельцам пыли-то в очи, чтоб они там забегали, засуетились! И буду-де в Коломне завтра прямиком через главные Пятницкие ворота. Запечатаем письмо для почета малой государевой печатью, а отвезти ныне же пошлем двух молодцов видом поудалее, одежкой понаряднее – хоть Юрку Хохлова да Артюшку Платонова. Пускай встречу готовят. А мы с вами, ребяты, завтра с рассветом и впрямь в Коломну пожалуем, да только ходом попроще – через ворота задние, Ивановские. Оттуда, кажись, и до Маринкиной башни поближе будет, а?
Коломна, 1615 год
Снег уже начал таять, потеплело, и немощеные улицы в слободе, раздавленные тележными колесами и растоптанные людьми и лошадьми, превратились в сплошное грязное месиво, щедро приправленное конским навозом и выплескиваемыми из домов помоями. Разбрызгивая зловонную жижу, сотня Федора Рожнова на рысях вошла в Коломну. Посадские люди, поспешно сторонясь перед оружными воинскими людьми (быть может, не из почтения или страха, а попросту, чтоб не окатили грязью из-под копыт), бросали на них любопытные, но недоброжелательные взгляды. Буйные времена Смуты, когда от любого вступавшего в город войска привыкли ждать новых поборов и бесчинств, были слишком свежи в памяти коломенских обывателей.
Впрочем, иная бойкая молодица, несшая на крутом плече коромысло с деревянными ведрами или, наоборот, бездельно лузгавшая семечки у ворот, поглядывала на удалых молодцов совсем иначе – лукаво и вызывающе. И горячее сердечко под дешевым домотканым летником сладостно ныло, а в светлокосую головку под цветным платом так и вползали змеей подколодной мысли страстные, греховные! Вдруг и ей суждено утешиться от постылых домашних хлопот, от скучного венчанного мужа жаркими поцелуями на сенном сарае, забиться белой горлицей в руках мощных, ласковых? Авось да подарит ей мил дружок с сабелькой у пояса, в лихо заломленной на ухо шапке сережки серебряные с камушками-яхонтами, ширинку заморского шелка, чтоб по бокам с каймою да с кистями!..
Дворяне и военные холопы, оборачиваясь в седлах, щедро рассыпали местным красавицам красноречивые посулы – соколиные взгляды из-под сдвинутых дугою бровей, широкие улыбки, а порою и смачные, ядреные прибаутки. Не ведая, что ждет их за надвигавшимися, выраставшими в глазах краснокирпичными стенами, молодцы спешили хватать у жизни мимолетные радости: кто ведает, не в остатний ли раз?! Федор хорошо знал свою боевую братию: распутничать, пьянствовать да зубоскалить они будут даже на пороге адского пекла, но стоит им шагнуть за роковую черту битвы – и всякий из них положит душу за други своя, не предаст крестного целования, нипочем не нарушит присяги великому государю! Кто был не таков – ушел сам, отсеялся, как плевелы, ветром гонимые, в кровавую годину Смуты. На то они – ближний Государев дворянский полк, телесная стража особы царя, помазанного на государство Московское.
…Ивановская надворотная башня выросла из-за убогих, покосившихся крыш слободки мощным четырехгранником своих подернутых мхом стен. Федор Рожнов и большинство его людей помнили Коломну по походу с первым ополчением
[68] злосчастного Прокопия Ляпунова, а иные – еще со времен стояния Ивашки Болотникова, но, путаясь среди тесных улочек наново построившегося после осад и пожаров посада, отыскали дорогу к воротам не враз.
Федор призывно вскинул правую руку – ногайская витая плетка повисла на мизинном пальце, его молодцы натянули поводья… И вдруг – хрясть!!! – в воротах упала деревянная решетка, намертво преградив сотне путь. Толпившийся перед воротами разночинный люд ахнул от неожиданности и встревоженно загалдел: уж не воровские ли люди снова пожаловали в их многострадальный город, или это караульные стрельцы при воротах снова опились дурного пива и спьяну отпустили в башне круглый ворот, грозя зашибить насмерть пару-тройку душ православных?
Федор услышал, как за спиной отчаянно и потерянно заматерился Ванька Воейков, а еще, как звонко щелкнул взведенный кем-то в первом десятке курок, затем – второй и третий…
– Огненного боя
[69] не трожь, остолопы! – негромко, но внушительно прикрикнул он, слегка поворотив голову. – Идем как шли… За мною!
Среди расступавшейся, как пашня перед железным лемехом, толпы дворянская сотня подъехала к воротам. Позади почерневшей от времени решетки маячили долгополые кафтаны линяло-клюквенного цвета, тускло посверкивали полумесяцами длинные лезвия бердышей. Федор резко щелкнул в воздухе плеткой, и послушный звуку конь скакнул в полукруглый зев ворот и захрапел, едва не наваливаясь на решетку грудью. Стрельцы невольно отшатнулись, выказывая ободряющую робость.
– Эй вы, за малым люд крещеный решеткою не перешибли! А ну живо поднимай!! – придав своему и без того зычному «начальному» голосу самое повелительное звучание, зарокотал Федор. – Государева дворянского полка сотенный голова со товарищи идет к князь-воеводе Кутюку Приимков-Ростовскому с державным наказом. Аль не признали, огородники-квасники?!
Пожилой плотный стрелец, в котором по истрепанным кистям на петлицах опознавался начальный человек, неторопливо подошел к решетке и с достоинством поклонился.
– Не держи гнева, сотник, – степенно начал он. – Тебя от Пятницких ворот ожидать было велено, там тебе и встреча от князь-воеводы с господином полковником, и хлеб-соль! Мы от воровских людей и всякого зла изрядно бережемся, опять же воруха Маринка у нас в узилище… Я и подумал – а вдруг воры?
