Закованная в железо могучая длань изображенного на портрете короля чуть приподнялась и указала на стол. И тут же с жалобным, тонким звуком упал хрустальный бокал Екатерины, в который она недавно налила воду… Она почти не пила за ужином хмельного польского меда и благородного вина. Царь велел Екатерине следить за каждым своим движением и словом, дабы не ронять престиж русской державы.
Стоявший на столе бокал с чистой водой вдруг жалобно зазвенел и сам собой раскололся пополам, влага полилась по столу серебристым ручейком.
– Вода? – Ракоци вперил взгляд в портрет. – Войскам царя Петра не хватит на походе воды?
Король еле заметно кивнул.
Кантемир горестно молчал в своем кресле, сжав ладонями виски… Наверное, он вспомнил об оставшемся заложником сыне. О родной Молдавии господарь не забывал ни на минуту.
– Но если, – продолжил Ракоци, – если у войск русского царя и молдавского господаря будет довольно воды, возможна ли победа над турками? Ответьте, Ваше Величество, умоляю!
Ян Собесский снова кивнул. Ракоци задул свечу и снова встал перед портретом на одно колено, как вассал перед сюзереном.
– Я благодарю вас, Ваше Величество… – поблагодарил он усопшего короля. – Мы вас более не потревожим…
* * *
Этот таинственный и жуткий разговор Екатерина, полуживая от страха, наутро пересказала Петру. Царь, как обычно, работал в своем кабинете, точнее – в бывшем кабинете Яна Собесского, за любимым широким дубовым столом короля. Хитроумный Шафиров как раз подавал ему какие-то бумаги на подпись. Екатерина привыкла к постоянному присутствию Шафирова в кабинете Петра. Умнее и изворотливее «царского евреина» был разве что «царский литвин» – Меншиков. Вице-канцлер досконально изучил тонкости европейской и восточной дипломатии и всегда мог дать Петру дельный совет. В труднейших ситуациях Петра Павловича выручал его практичный еврейский ум и способность смотреть на вещи трезво и здраво, а значит, с известной долей юмора.
Вот и сейчас, заметив, как взволнована Екатерина Алексеевна, Шафиров спросил, добродушно усмехаясь, не случился ли в замке пожар.
– К счастью, господин вице-канцлер, ничего подобного не произошло… – ответила Екатерина.
– Тогда почему же вы так бледны, государыня? – удивился Шафиров.
– Бледна, бледна… – согласился Петр. – А еще вчера была румяна! Что стряслось, Катя?
– Чудо, государь!
– Чудо? Ишь ты! – хмыкнул Петр. – Чем же Господь осчастливил нас, недостойных?
Екатерина смутилась. Ей необыкновенно трудно было сейчас, под скептическими взглядами и насмешливыми улыбками этих двух абсолютно прагматичных людей, словно под обстрелом, рассказывать о том, что трансильванский князь Ракоци вчера вечером сумел оживить портрет короля Речи Посполитой Яна Собесского. И Петр, и его вице-канцлер сочтут ее безумной и будут, верно, правы…
– Так какое же чудо случилось в сем славном замке, Катюша? – прервал ее размышления Петр.
– Петер, сие действительно чудо… – решилась наконец Екатерина. – Князь Ракоци – подлинный кудесник! Вчера он разговаривал с портретом короля Яна Собесского. Тому свидетели мы с князем Кантемиром!
– Видать, много вы выпили за ужином, Катя… – рассердился Петр. – Потрафили Ивашке Хмельницкому и грецкому богу Бахусу! Стыдно, Катя, стыдно! Мужам государственным выпить – не грех, а вот дамам возбраняется… Сам тебя учил! Али забыла?
– Я не пила, Петруша… – оправдывалась Екатерина. – И князь Кантемир не пил. Портрет и вправду говорил с нами…
– Чудит князь Ракоци… – с грубым, земным, но удивительно успокоившим Екатерину смешком ответил на это Петр. – И ты вместе с ним чудишь… Да еще князя Кантемира, человека мудрого и достойного, вы своими чудесами заморочили…
– И что же, государыня, – вмешался в разговор Шафиров. – Князь Кантемир также считает, что этому чудаку Ракоци удалось… как бы точнее выразиться… оживить портрет?
– Князь Дмитрий Кантемир видел то же, что и я… – подтвердила Екатерина.
– Был бы я с вами, враз бы князя Ракоци унял! – сердито сказал Петр. – Хитер мадьяр этот, да моим прожектам полезен! Потому и терплю его фантазии! Слыхал я, какие он фокусы в Париже при дворе показывал… Мертвых вызывал да ворожил… Чудит, шельма… Но вояка он лихой, и конница его – лучшая в Европе…
– У князя Ракоци, бесспорно, много странностей… – продолжил речь Петра хитроумный Шафиров. – Но он – не сумасшедший! Мало ли с кем разговаривают, скажу я вам, люди в этой жизни… Мой отец, Павел Филиппович, Царствие ему Небесное, любил разговаривать с пророком Моисеем, который вывел еврейский народ из пустыни Египетской… Князь Ракоци выбрал для умного разговора почившего в бозе короля Речи Посполитой… А вы, Екатерина Алексеевна, разговариваете с нами… У каждого свой вкус!
– И ты туда же, Шафиров! – недовольно прикрикнул на своего вице-канцлера Петр. – И тебе этот мадьяр голову заморочил?
– Но вы же сами, Ваше Величество, часто разговариваете с иконами! Я не один раз слыхал ваши беседы с Богоматерью и Христом! Что же, мне счесть вас сумасшедшим? Упаси меня Бог! – Шафиров подошел к православным образам, которыми Петр велел украсить красный угол кабинета католического короля, и истово перекрестился.
– Ишь ты, он слыхал! – хмыкнул Петр. – С иконами всякий православный христианин разговаривать должен… Ибо они – окна в иной мир.
– Верно, Ваше Величество… – согласился Шафиров. – Так почему же вы удивляетесь, что князь Ракоци в присутствии государыни и князя Кантемира говорил с портретом? Сии портреты – может быть, тоже окна… Но куда, спрошу я вас?
– Ладно, коль все вы тут с ума посходили, так рассказывай, Катя, что вам портрет наговорил… – нехотя согласился Петр.
Для царя этот разговор был не более чем шуткой. Затянувшейся шуткой… Пора заканчивать…
– Петруша, довольно ли у нашей армии будет воды во время ее трудного похода? – помня совет короля Яна Собесского, поспешила спросить Екатерина. – Слыхала я от князя Кантемира, что безводны молдавские степи, в которые идет наша армия во главе с храбрым Шереметевым…
Удивительно, как быстро она научилась говорить эти слова – «наша армия». Еще совсем недавно, в Мариенбурге, она, как и все жители города, считала эту армию страшной опасностью и с ужасом думала о бородатых московитах в косматых меховых шапках, которые могут разрушить их мирную жизнь. И они пришли и разрушили!
А теперь с уст бывшей пасторской воспитанницы так легко срываются слова «наша армия»… Как противоречива и запутанна жизнь! Или эта армия и эта суровая заснеженная страна действительно стали для нее «нашими»?! Должно быть, действительно стали…
– Степи молдавские и вправду безводны, государыня… – согласился Шафиров. – Придется нашим солдатушкам потерпеть… А что делать, кому сейчас легко?!
– Потерпеть?! – с горечью воскликнула Екатерина. – Следует что-то предпринять!
