– Пану вроде еще не отрезали уши, сам может послушать! – еврей положительно обиделся на такой эпитет относительно своей редкой бороденки.
– И чего же такого пан может послушать? – прищурился Хольмстрем.
– Да хоть того, как усердно колотит в гнусавый колокол здешней восточно-греческой церковки мой частый гость звонарь Гриц. – Трактирщик поднял костлявый желтый палец, призывая к вниманию, и действительно стали слышны неумелые дребезжащие звуки «красного» звона. – У них там сегодня веселье, прошу пана. Длинный царь московитов женится на своей беременной подружке! Все тутешнее гоноровое шляхетство и пожондное обывательство уже там и кричит молодым: «Виват!» Панове явно приехали издалека, раз не знают об этом…
Йохан поднял голову и посмотрел на корчмаря несколько оживившимся взглядом.
– Так, значит, государь Петр все-таки решил сочетаться законным браком с Мартой… то есть с Екатериной?
– Не знаю, пан, что он там себе решил, но только прямо сейчас они то ли венчаются, то ли обручаются, и все тут.
Йохан внезапно исполнился какой-то смутной, но непреклонной решимости:
– Пойду и я схожу к церкви. Посмотрю…
Хольмстрем цепко ухватил его за рукав:
– Сиди на месте, ты, отверженный влюбленный!
Йохан не без усилий освободился от цепких пальцев друга:
– Все-таки я пойду, Ханс. Мне нужно увидеть Марту. В последний раз…
– В последний раз было в прошлый раз, – раздраженно напомнил Хольмстрем.
– Значит, хочу просто увидеть ее еще раз, – сказал Йохан. – Я только посмотрю на нее и сразу вернусь, Ханс. Вернусь еще прежде, чем придут пан Собаньский и его люди: ты же знаешь, поляки совершенно не умеют быть пунктуальными… Ну, я пошел!
– Стой, Йохан! – Хольмстрем вскочил, удержал его за плечи и даже сильно встряхнул, как одержимого. – Не глупи, дружище! Зря, что ли, мы целый месяц шли за войском московитов, узнали о нем самые точные сведения, подружились со здешними сторонниками нашего короля Карла и уже собрались в путь к нему через бессарабские степи? И вот сейчас ты собираешься так по-дурацки все испортить! Ну надо же было додуматься: отправиться прямо в лапы к русскому медведю!! Ты бы еще сдаваться пошел!!! Да из-за чего?! Из-за лживых глазенок изворотливой ливонской девки, которая продала всю твою романтическую любовь за теплое место в постели безумного Бон-Бом-Дира Петьки Михайлова?
Йохан выслушал упреки друга с удивительным безразличием. Спокойно отстранил его, пристегнул шпагу и надел шляпу.
– Я все-таки теперь капитан
[11], Ханс, ты младше меня по чину. Ты не вправе мне приказывать, а я тебе – вправе. Дождись наших польских друзей, и начинайте обедать без меня. Если я не вернусь за три… нет, за два часа – уезжайте и свершайте все, как было задумано, без меня. А сейчас пожми мне руку на удачу! Вот так. До свидания! И еще… Ты совсем не знаешь моей Марты, потому лучше помолчи.
* * *
Екатерина и Петр обручились в солнечный весенний день в единственной православной церкви Яворова. В храм они прибыли по отдельности. Так было положено по канонам отправления таинства венчания, а также присоветовано для бережения от злого умысла хитроумным канцлером Шафировым: дабы не было понятно, в какой карете едет державный жених, а в какой – вельможная невеста. Сначала в церковь вошел государь в окружении приближенных и офицеров лейб-гвардии, потом – государева невеста, и наконец – свидетели, господарь молдавский Дмитрий Кантемир и вице-канцлер Петр Павлович Шафиров. Седенький тщедушный священник, такой дряхлый, что, вероятно, уже принадлежал Царствию Небесному более, чем миру живых, соединил епитрахилью руки Петра и Екатерины. Умиленным надтреснутым голоском читая ектению, он повел молодых в центр храма, что должно было ознаменовать начало их новой и чистой жизни в освященном супружестве. Затем батюшка трижды благословил жениха и невесту двумя зажженными свечами и передал их Петру с Екатериной. Его слезящиеся подслеповатые глаза в паутине старческих морщин взирали на венчающихся ласково и участливо, но без тени подобострастия: настоятель яворовского храма был слишком стар и слишком много повидал в жизни, чтобы бояться земных владык и земного зла. У алтаря стояли не всесильный монарх огромной северной державы и не его августейшая супруга, а «чада», духовные дети, души которых он соединял на долгий путь через все испытания и радости по бурному морю, именуемому «жизнью». К заветной черте, за которой перед праведными откроются врата райские…
– Обручается раб Божий Петр рабе Божией Екатерине во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… Обручается раба Божия Екатерина…
Екатерина засмотрелась на вышитые малороссийские рушники, в которых им поднесли обручальные иконы Христа и Богородицы. Свечи были высокие, витые, и хотя их подали жениху и невесте в специальных платах, горячий воск все равно обжигал пальцы…
– Что ж у тебя, Катя, руки так дрожат? – шепотом спросил Петр, насупив густые черные брови. – Али боишься кого? Так скажи, я прикажу, и враз некого бояться станет!
– Кого мне бояться, Петер, если ты со мной? – ответила невеста.
– Стало быть, саму себя ты боишься, – проницательно заметил Петр, до конца обряда не проронил более ни слова, только смотрел на Екатерину сурово, строго, словно не на супружескую жизнь вел он ее за холодную маленькую ручку, а на великое испытание.
Два перстня, приготовленных Шафировым, положили рядом на святой престол в ознаменование того, что жених с невестой поручают свою судьбу Промыслу Божию.
Свеча в руках Екатерины задрожала и чуть не погасла.
– Скверный знак, это значит… – зашептал кто-то за ее спиной. Петр красноречиво обернулся, и шепоток оборвался.
Свеча в руках государя горела ровно и сильно, а у его невесты по-прежнему дрожали руки. Но огонек невестиной свечи пошипел, поколебался и все же выправился, разгорелся светло и ярко. За спиной у молодых раздался вздох облегчения.
– Свеча Екатерины Алексевны горит как подобает! Господа, попрошу оставить пересуды! – достаточно громко заметил Шафиров, и царская невеста была благодарна ему за это замечание.
Когда дошло дело до перстней, Екатерина уже справилась со своим страхом. Никакой призрак из прошлого не явился в церковь, и никто не сказал, что невеста – никакая не невеста и не Екатерина Алексеевна, а законная жена храброго солдата шведской короны Йохана Крузе, и имя ей – Марта… Йохан, живой или мертвый, не пришел заявить свои права на ее любовь. Быть может, он и вправду отрекся от нее, решил не стоять на пути нового счастья своей возлюбленной, уйти с торного пути истории! А стало быть, новая женщина с новым именем и новой судьбой, подаренными ей Россией, и вправду свободна… Так, верно, судил Господь. На все Его воля!
Петр и Екатерина троекратно обменялись перстнями, и невеста впервые за весь долгий обряд робко улыбнулась своему суровому нареченному… Но Петр не заметил этой улыбки. На его выразительном нервном лице застыло прежде незнакомое Екатерине выражение: выражение глубокой печали и тягостных раздумий. Священник в последний раз благословил молодых, и Петр, ступая неспешно и увесисто, повел невесту к выходу. Погруженный в свои невеселые думы, царь, не замечая того, стиснул кисть Екатерины своей мощной ладонью с такой нечеловеческой силой, что та почувствовала, как вот-вот затрещат, ломаясь, ее хрупкие косточки. Некоторое время она пыталась терпеть боль, изображая приличную моменту величавую походку царственной дамы, но мука становилась непереносимой, и она тихонько попросила:
