Между двумя рядами конных каралашей, хлестко щелкавших нагайками, плелось с дюжину спешенных пленников, избитых, покрытых пылью и кровью. Русские встречали их злобной бранью и крепкими пинками, словно заклятых врагов. Екатерина с болезненным любопытством всматривалась в этих сынов степных просторов, о которых еще в юности, в далеком Мариенбурге, впервые услышала от своего воспитателя ученого пастора Глюка. Тогда воинственные кочевники «тартар» казались ей сказочными персонажами, и вот они плетутся, закрываясь руками от ударов, едва передвигая ноги, обутые какой-то странной обувью из сыромятных кож. Молдавский сотник подал короткую команду на незнакомом языке, видимо, на татарском, и пленные облегченно уселись прямо в пыли посреди лагерного плаца. Теперь Екатерина могла рассмотреть их. Это были крепкие, жилистые люди с обритыми головами и широкоскулыми лицами, приобретшими от постоянной привычки к солнцу и обжигающим ветрам цвет красной меди. Их бедная одежда состояла из вытертых кожаных шаровар и ветхих рубах какого-то землистого цвета. У некоторых не было даже рубах – лишь надетые на голое мускулистое тело овчинные или меховые безрукавки. Было видно, что это простые пастухи, пошедшие в поход по воле своего хана. Большинство татар были уже зрелыми, бородатыми людьми. Они угрюмо и отрешенно смотрели перед собой в землю, словно боясь взглядом выдать слабость или растерянность. Только один, совсем мальчишка, с едва пробивавшимся над верхней губой мягким пушком, вертел круглой головой, бросая по сторонам быстрые взгляды, испуганные и любопытные одновременно. Вдруг он встретился глазами с Екатериной и уставился на нее, словно завороженный: таких женщин юному кочевнику видеть еще не приходилось. Она слегка улыбнулась ему, пытаясь ободрить, зная на своем горьком опыте, как важны пленному самые простые, мимолетные проявления человечности. Татарин робко улыбнулся в ответ и тотчас спрятал глаза.
– Який вiн молоденький, – задумчиво пропела за плечом Екатерины Фима Скоропадская, тоже рассматривавшая пленного. – Як у пiснi: «Пiд явором зелененьким, з татарином молоденьким…»
– Не слышала такой, Фима… А о чем в ней поется, в этой песне? – спросила Екатерина.
– Як такий вот хлопчик снасиловал нашу дiвчину, и вона, нещасна, втопилася! – неожиданно жестко произнесла украинка. – Не жалейте его, государыня!
– Здравствуй, Екатерина Алексевна! – опираясь на палку, подошел Борис Петрович Шереметев с обыденным, обремененным заботами лицом. Приветствуя названную супругу царя, он слегка тронул шляпу с золотым позументом:
– Басурман разглядываешь? Погляди, пожалуй, коли тебе в новинку. А я с ними с младых ногтей воюю.
Властно раздвинув обступившую пленных татар толпу русских и молдаван, Шереметев направился к ним. За ним неотступно следовал верный денщик Порфирич, несший под мышкой суковатую палку фельдмаршала: чтобы не показывать врагам своей немощи, Борис Петрович выпрямился и даже почти не хромал. При виде командующего галдевшие солдаты почтительно замолчали и начали расходиться по работам. Праздности в войске Шереметев не терпел. Екатерина подошла поближе, чтобы лучше видеть и слышать. Фима заботливо поддерживала ее под локоть, поглядывая на татар с такой настороженностью, словно они, безоружные и окруженные наставленными пиками молдавских конников, могли броситься на ее госпожу.
Фельдмаршал Шереметев понимал по-татарски, однако для важности обратился к пленникам через своего Порфирича, болтавшего на крымском наречии более бегло:
– Сотники, десятники есть?
– Нет. Мы все простые нукеры
[36].
– Из каких вы улусов?
– Мы из Буджакской орды, Шеремет…
– Откуда знаете меня?
– Все знают, что ты ведешь московское войско и что ты толст и хром. Мы узнали тебя…
– Кто вел вас сегодня?
– Буджакский мурза…
– А где хан со всей своей силой?
– Наш могучий хан Девлет-Гирей идет следом. Иншаллах
[37], скоро ты встретишь его, Шеремет!
– Что думает свершать ваш хан?
– Это нам неведомо…
– А ведомо ли вам, что все скоро умрете?
– На все воля Аллаха. Ты тоже умрешь, Шеремет.
– Ладно, коли так, – Борис Петрович мрачно усмехнулся и обратился к молдавскому сотнику, монументально возвышавшемуся над пленными на своем рослом сером жеребце:
– Эй, паркалаб
[38], по-нашему разумеешь? Добро. Выведи басурман за лагерь – и в сабли их. Исполняй!
Офицер чеканно отсалютовал союзному фельдмаршалу своей кривой саблей и выкрикнул команду. Молдаване уколами пик и ударами нагаек начали поднимать обреченных татар. Возникла заминка, неизбежная, когда людей ведут на смерть.
– Борис Петрович, – умоляюще обратилась к Шереметеву Екатерина, которой стало жаль этих смелых людей, особенно мальчишку. – Оставьте пленных! Государь, быть может, захочет допросить их собственной персоной…
– Не захочет, мелочь это! – сердито отрезал старый фельдмаршал и посмотрел на женщину в упор, сдвинув косматые седеющие брови. – Тебе не понять, ты в других краях рождена. У нас с ними война без пощады! Ныне они без малого триста драгун положили, и раненых бы не пожалели, коли конница Кантемирова ко времени не ударила!
Фельдмаршал отвернулся и тяжело зашагал прочь, на ходу протянув руку, в которую Порфирич услужливо вложил палку. Екатерина печально опустила голову. Дочь и жена солдата, она, наоборот, все понимала, но бесцельное убийство людьми людей претило ей как женщине и матери. Каждый раз, когда она смирялась с ним, в душе оставалась мертвая пустота…
– Госпожа!!! Спаси меня! – рванулся вдруг отчаянный крик. Кричал совсем юный голос и, что удивительно, кричал по-русски. Екатерина резко обернулась.
Молдавские конники уже подгоняли к воротам кучку пленных. Тот самый молодой татарин сумел прорвать их кольцо и что было сил бежал к ней через лагерный плац. Его уже настигал пустивший коня вскачь молдавский всадник с длинными тараканьими усами. Молдаванин высоко занес саблю… Екатерина поняла, что не успеет…
Но юноша вдруг обернулся к преследователю, ловко нырнул под удар, скользнул под брюхом вздыбившегося коня и изо всех сил дернул молдаванина за сапог. Всадник с маху грянулся на землю, сабля вылетела из его рук. Татарин стремительно бросился к оружию. Но молдаванин, словно хищный зверь, метнулся с земли ему вслед, обхватил руками за пояс и повалил на землю. Они покатились в пыли, пытаясь схватить друг друга за горло. Это продолжалось всего мгновение. Молдаванин был гораздо сильнее, тяжелее, опытнее. Он подмял противника под себя, навалился сверху и начал раз за разом коротко и сокрушительно бить его в лицо своим здоровенным кулаком, мстя за постыдное падение. Затем, видя, что татарин перестал сопротивляться, рванулся рукой к голенищу и вытащил засапожный нож.
