Глава 4
Пребывание в Тавризе. Строгий надзор за посольством. Каймакам Мирза-Безюрг. Английские офицеры. Тезоименитство великого князя Константина Павловича. Придворный этикет в Персии. Аудиенция у Аббас-Мирзы. Высочайшая грамота. Смотр войску. Прогулка в саду наследника. Мирза Абуль-Касим и его брат Муса-хан. Фейерверк. Письма из Тегерана. Ермолов отказывается от прощальной аудиенции. Выезд из Тавриза
Дом, отведенный посольству в Тавризе, составлял собственность Мирзы-Безюрга. Не представляя ни по внутреннему расположению, ни по внешней архитектуре ничего особенного, он, как и все постройки в Персии, был обращен фасадом вовнутрь и состоял из нескольких небольших дворов с флигелями, соединенными тесными и узкими проходами; вообще был опрятен, но без украшений. С самого приезда посольства к нему был приставлен почетный караул, со строгим приказанием никого не впускать к Ермолову, под предлогом не беспокоить его своим любопытством. Но такое объяснение, сколько неуместное, столько и обидное, было одной лишь хитрой уловкой, так как истинная цель персидского правительства заключалась в том, чтобы, по возможности, скрыть от посольства действительное положение страны и, по выражению Ермолова, «обманчивою наружностью похитить у нас сколько-нибудь уважения».
Между тем персидская стража не только исполняла строгое приказание, но даже превзошла себя в усердии, арестовывая нередко состоявших при посольстве татар и грузин, которых одежда походила на персидскую. В доме же употреблены были туземцы, знавшие русский язык и передававшие все, что видели и слышали. Мало того: чиновники наши не могли показываться на улицах, чтобы каждый шаг их тотчас не был известен местным властям; за город же вовсе их не выпускали. Словом, посольство содержалось как бы в крепости. Такой образ действия, само собой разумеется, не мог не вызвать на первых же порах крайнего неудовольствия Ермолова, и он прямо объявил каймакаму, что если местная власть не изменит своего оскорбительного поведения, то он сочтет то за нарушение дружеских обязанностей и примет соответствующие меры. Предупреждение это образумило персиян и заставило их быть осторожнее.
На следующий день после приезда Ермолов обменялся визитом с Мирзой-Безюргом и принимал у себя состоявших в персидской службе, по иррегулярным войскам, английских офицеров: майоров Линдзея и Макинтоша, капитана Гарта, поручика Виллока и доктора при наследнике Кормика.
21 мая было тезоименитство великого князя Константина Павловича. По этому случаю в присутствии всего посольства был отслужен молебен, по окончании которого начали собираться на аудиенцию к Аббас-Мирзе.
Всякому, бывавшему в Персии, известны обычаи и церемонии, существующие у тамошнего двора при приеме дипломатических агентов внешних держав, точное исполнение их иностранцами всегда строго наблюдалось правительством, и малейшее отступление влекло за собой нередко серьезные недоразумения. Из таких обычаев, обусловленных придворным этикетом, самым стеснительным, чтобы не сказать – унизительным, было надевание красных чулок, без которых ко двору никто не допускался. Тем не менее европейцы до прибытия Ермолова беспрекословно ему подчинялись: «одни с корыстной целью вкрасться в доверенность персиян, как это случилось с присланным от Наполеона генералом Гарданом; другие с иными видами, как англичане, искавшие тесною связью приобрести исключительные права для торговли» и уничтожить наше влияние в Персии. Когда же с подобным требованием обратились к Ермолову, то он, как «не приехавший ни с чувствами Наполеонова шпиона, ни с прибыточными расчетами купечествующей нации», наотрез отказался не только от соблюдения унизительного этикета, но не принял и того, чтобы войти в комнату Аббас-Мирзы с одними лишь советниками, причем прочие члены посольства должны были остаться на дворе, и другие не менее странные предупреждения.
На такой ответ не последовало со стороны персиян дальнейших возражений, так как склонить Ермолова в данном случае на любую уступку не предвиделось никакой надежды. Но зато и Аббас-Мирза не желал нарушением установившегося при его дворе этикета сделать угодное русскому послу, а чтобы не довести дела до окончательного разногласия, решился принять его не в комнате, а перед домом и не на коврах, которых не дерзал попирать ни один сапог, а на каменном помосте внутреннего двора, у самого окна, под портретом своего родителя.
Аудиенция была назначена ровно в полдень. От самого дома, занимаемого посольством, вплоть до дворца, по узким и кривым улицам, были расставлены войска. Ермолов ехал на лошади наследника, которая, по выражению его, «без уважения смотрела на воинов и, беспрерывно толкая их, заставляла опасаться, что он приедет во дворец по трупам половины ополчения персидской монархии».
Достигнув дворца, посольство въехало на большой двор, где Алексей Петрович и вся его свита слезли с лошадей. За первым двором вышли в другой, несколько меньший, и затем, темными проходами под сводами, где за решетками, как бы в норах, сидела ближайшая домашняя челядь (animaux domestiques), на третий, большой двор, опрятно вымощенный и с несколькими бассейнами. На краю этого-то двора, под палаточным навесом, стоял Аббас-Мирза. Он был одет просто, имея сверх каба, из синей материи, темнокрасного сукна джуббэ, на голове каджарскую шапку и украшенный алмазами кинжал за шалевым поясом. По левую его сторону стояли три мальчика: брат его, меньшой сын и племянник. Последние были в парчовых костюмах, с поясами, нарукавниками и кинжалами, украшенными драгоценными каменьями. Из персидских чиновников на аудиенции присутствовали Мирза-Безюрг, церемониймейстер и Аскер-хан.
Причина, побудившая Аббас-Мирзу принять посла на дворе, не скрылась от Ермолова, и он решился отплатить персиянам не меньшей невежливостью. Остановившись в шести шагах от принца и делая вид, что его не знает, он обратился к провожатым с вопросом: «Где же его высочество?» – и только после полученного ответа снял шляпу, чему последовала и свита. Аббас-Мирза же, сделав шага три вперед, протянул Ермолову руку. После обычного приветствия Алексей Петрович передал принцу высочайшую грамоту следующего содержания: «Вследствие вечномирного договора, заключенного между Нами и его шаховым величеством, а также искреннейшего и твердого намерения нашего, чтобы столь счастливо восстановленная между обоими государствами соседственная дружба и доброе согласие как можно более утвердились, отправлен от Нас к его шахову величеству, нашим чрезвычайным и полномочным послом наш от артиллерии генерал-лейтенант, командир Отдельного Грузинского корпуса, главноуправляющий гражданскою частью в Грузии и губернатор Астраханский и Кавказский, высокоблагоурожденный и наш любезно-верный Алексей Ермолов, которому мы особенно поручили наикрепчайше удостоверить вашу светлость как в таком непременном расположении нашем по взаимным государственным сношениям, так и в отличном нашем уважении собственно к вашей светлости и в искреннейшем участии, кое мы всегда принимать будем во всем, лично до вас относящемся. Для Нас приятно верить, что, во взаимство сего, ваша светлость не только не оставите принять оного чрезвычайного и полномочного нашего посла в ваше благорасположение, но по известному усердию вашему к пользам государственным не отречетесь споспешествовать ему с вашей стороны во всем, что относиться может к утверждению и умножению с обеих сторон постоянной дружбы для обоих государств и для блага обоюдных подданных. С.-П.-Бург. 5 августа 1816 года».
