Вот за что я ценю Байрона. Парню самое место среди егерей. С его наблюдательностью преступность бы вмиг перевелась. И хвала Господу, что ему хватило мозгов пойти по стопам отца и опекать нас, говнюков из Отстойника.
— Какие еще новости в городе? — газеты у нас были не в почете. В основном их воровали из богатых кварталов и пускали на растопку. И чтобы успеть прочесть что-то, нужно было доставать самому за деньги или… или доставать.
— Слышал, какой-то богатей помер. Не то Люсси, не то Жюсси. Не запомнил. Сыщики рыскали по всем районам. Даже к нам заходили.
— Здорово же их припекло.
В Отстойнике люди умирали как мухи, часто и незаметно. Никого из егерей это не волновало. Но стоило какому-то богачу откинуть лаковые туфли, как переполоха не избежать.
Он рассказал еще пару-тройку ничего не значащих сплетен. Меня заинтересовало только то, что наследники умершего Люсси-Жюсси будут делить оставленный капитал, а значит, под шумок можно будет поживиться в его доме, пока всё не растащили.
Поблагодарив Байрона, я оставил деньги за сидр, ни монетой больше. Остальное, как и дружеская беседа, уже включено в счет выпивки.
Пришло мне время возвращаться домой. Я уже говорил, что поселился в наиболее престижном месте. Дом, ставший мне убежищем, находился возле самой дамбы. Первый этаж полностью занесло илом, стены и мебель были почти уничтожены, но второй этаж еще держался. И если снаружи дом не привлекал особого внимания из-за перекошенных балок и перекрытий, мха на дереве и плюща, который, казалось, единственный укрепляет фасад, то внутри было совсем неплохо. Можно сказать, уютно.
По скрипящей лестнице с размякшими половицами, часть из которых вовсе отсутствовала, я поднялся наверх, к моей единственной жилой комнате. Все остальное было разнесено наводнением и ветрами. Здесь же, на втором этаже, расположился камин, который я иногда топил, если холод совсем уж пробирал до костей. Стены пришлось укреплять и утеплять досками да ветошью. Разобрав половину крыши над пустующей частью дома, я залатал дыры на потолке. Теперь это была моя собственная нора. Не то чтобы хотелось привести сюда благородную леди на свидание, но… У меня никогда не бывало свиданий с благородными леди.
Над камином я держал свои съестные припасы. Хранил их в деревянной шкатулке, чтобы мыши не добрались. Денег здесь не было. Все сбережения и личную коллекцию дагеротипов я прятал в другом месте. Если однажды что-то вынудит меня покинуть дом, не хотелось бы терять все нажитое. Единственное окно осталось без стекла. Его я забил досками наглухо, а сверху повесил гобелен, который прежде украшал стену на первом этаже. Вой ветра был слышен, но холод особо не ощущался, зато всегда было темно. Чтобы не запирать себя без запасного выхода, я проделал ход через стену, прикрыв дыру комодом. В случае опасности уйдет меньше минуты, чтобы очутиться в разрушенной части дома и удрать, пока какой-нибудь говнюк ломится в двери. Оружие я держал тут же, рядом с койкой, хотя особо не любил раскладывать вещи. Всё всегда было собрано в сумки, чтобы в случае чего не тратить драгоценное время. Приходя в чужие дома, глядя на все эти разбросанные в беспорядке мелочи, на кучу никому не нужного хлама, я думал, как должно быть пусто и скучно им живется, раз заполняют своё существование всей этой дрянью. Возможно, во мне говорила зависть, но ценность вещи для меня равнялась той сумме, которую дадут за нее на черном рынке. И тому, сколько я смогу на эту выручку топить свой камин, чтобы не окочуриться. Иногда казалось, что после моих визитов не все замечают пропажу ценных вещей, полагая, что просто в этот раз слуги работали расторопней и смогли навести порядок.
Я уселся в перекошенное кресло перед пустым камином. Люблю я эту развалюху, хоть и мог давно заменить или починить. Но эта его кривобокость добавляла какого-то шарма, а нахождение в кресле становилось необычайно удобным. Я лежал, закинув одну ногу на подлокотник, и, глядя на горсть золы, представлял щедрый огонь, треск горящих бревен, тепло, лижущее кожу. Желудок приятно согрет сидром, голод вдавливал живот, и я уснул, заняв привычное положение в любимом кресле.
Визит к Патрику у меня был запланирован на следующий день. Перебившись на завтрак запеченным на примусе яблоком с медом и хорошим чаем, который довелось позаимствовать в одном уважаемом доме, я отправился на другой конец Отстойника, к границе города. В это время район был непривычно пуст. Основные дела и делишки вертятся тут с наступлением ночи, а поутру местные заводилы отсыпаются. Я жил вне законов времени. Если работать предпочтительнее вечером, то решать вопросы можно и при свете солнца. К слову сказать, оно нынче не слишком радовало своим присутствием, спряталось за густыми тучами, похожими на холмы, свисающие с неба. Между их пиками вальяжно проплывал цеппелин, сверкая серебристым боком с имперским гербом. Станция воздухоплавателей находилась на окраине города, куда ее перенесли из-за нескольких незначительных аварий.
После ночного дождя блестели лужи, дома сиротками жались друг к другу, мокрые серые воробьи собрались рядом на подоконнике первого этажа почирикать о жизни. Эти птицы — чуть ли не единственная живность в нищих районах. Голубей давно сожрали. Кошек и собак старались не пускать в расход: одни были хороши в ловле крыс и мышей, а других можно было натаскать для охраны. Но холодной зимой звери сами стремились покинуть это место, и в сообразительности им не откажешь.
Отстойник днем выглядел еще хуже, чем в глухую полночь. Сейчас были видны все его изъяны, провалы обрушившихся стен, дыры пустующих окон. Играющие на улице дети зыркали по сторонам, как крысята. Они с младых ногтей знают, кому лучше не попадаться на глаза.
Лавка Патрика находилась в двухэтажном доме. Первый этаж был отдан под магазин, где есть всё. Второй — сдан банде Полосатого, начинающего разбойника, который грозился сместить Маркиза. Эти ребята не только спали под одной крышей с Патриком, но и защищали его в счет проживания. Сам же старик занимал чердак, где обустроился с королевским шиком, если верить сплетням шлюх из «Звонких серебряных бубенчиков». Я у него в гостях никогда не бывал, наше общение не выходило за рамки делового, хоть мы могли приличия ради поддержать беседу на отвлеченные темы. Он знал, зачем нужен мне, а я — для чего понадобился ему.
Иссохшаяся дверь была пронизана трещинами, как старческое лицо — морщинами. Я постучал и принялся ждать, пока мне откроют. Отойдя к перилам, окружающим крыльцо, я облокотился на них, наблюдая за желтыми листьями, кружащими по лысой земле. Деревьев в нашем городе нет, как и в любом другом, где зимы вынуждают топить камины. Но здесь, на границе города, недалеко от леса, временами ветер приносит запах хвои или вот такой подарок в виде пучка сухих листьев.
Обернувшись на скрип двери, я увидел хмурую рожу какого-то бандюка. Наверное, один из шавок Полосатого. Он осмотрел меня с ног до головы и скрылся в доме, а спустя несколько секунд на крыльцо вышел Патрик. На него было больно смотреть. Старик выглядел таким сухим, что возникала мысль, не переломит ли его порыв ветра.
— Арчибальд! Какой неожиданный визит!
