Аналогично может падать и воспринимаемая ценность других людей (к этому же выводу пришел Кант), если взаимодействие с ними оказывается условием для получения чего-то ценного. Когда одного ребенка приглашают поиграть с другим, сообщая при этом, что можно будет брать чужие игрушки (в другом эксперименте за игру с другими детьми предлагалось печенье), он быстро теряет интерес к взаимодействию с этим ребенком в будущем. Студенты университета, за исключением самых застенчивых, с меньшей вероятностью хотели продолжать общаться с новым знакомым, если за первый разговор с этим человеком им заплатили
[225].
Эта связь между целью и средством объясняет, вероятно, результаты эксперимента с кефиром: у детей сложилось негативное отношение к напитку, так как за то, что они его выпили, им предлагалось вознаграждение. Другая пара исследователей пришла к аналогичному выводу: дети с меньшей вероятностью предпочтут в будущем блюдо А, которое в прошлом им нужно было съесть, чтобы получить блюдо В, даже если до начала эксперимента оба казались одинаково привлекательными. (Если же детям просто давали одну еду, а потом другую, такого эффекта не возникало.)
[226] Какой-нибудь особенно коварный исследователь наверняка додумается проверить действие этого механизма на ничего не подозревающем малыше: «Никакой тебе брюссельской капусты, приятель, пока не доешь все мороженое!»
[227]
Действия, выполнение которых оказывается условием для получения какого-либо вознаграждения, теряют привлекательность. Но повышается ли соблазнительность самого поощрения? Бихевиористы замечают, что любое приятное нам занятие можно использовать в качестве подкрепления, то есть способа заставить нас сделать что-то еще. Верно ли также, что мы начинаем получать удовольствие от всего, что используется в качестве подкрепления? Когда нам говорят: «Сделай вот так – и получишь вот это», – начинает ли «это» нравиться нам больше, чем раньше? Это явление получило название «эффект бонуса», но мало кто считает, что оно действительно существует. Одной из исследовательских команд удалось установить, что той группе детей, которой предложили заняться определенной деятельностью в качестве поощрения, их занятие стало казаться более привлекательным, чем детям из другой группы
[228]. Когда Леппер сказал, что, прежде чем рисовать мелками, детям нужно поработать фломастерами, интерес к последним ослаб, но и интерес к мелкам не стал выше. Аналогично в исследовании с двумя блюдами привлекательность того, которое предлагалось вторым, то есть в качестве награды, не повысилась, при этом первое, обязательное блюдо стало казаться детям менее вкусным.
Джон Николс, который предположил, что программы вроде «Пицца за чтение» приведут лишь к росту числа полных детей, не любящих читать, как-то пошутил, что, чтобы приучить детей к чтению, лучше предлагать «бесплатную книжку за каждую съеденную ими пиццу». Остроумно, конечно, но действительно ли такая стратегия может обеспечить нужный результат? Можем ли мы использовать негативные особенности системы поощрений для достижения наших целей, если просто поменяем местами поведение, которого хотим добиться, и предлагаемое поощрение? Скорее всего, нет. Дело в том, что существует и второй фактор, объясняющий падение интереса: как правило, использование поощрений воспринимается как попытка установить контроль, и у нас складывается негативное отношение к ситуациям, в которых нас пытались лишить самостоятельности. То есть, если просто поменять местами средство и цель, мы не избавляемся от ключевой характеристики приемов прикладного бихевиоризма, а потому не сможем нейтрализовать его негативное воздействие на внутреннюю мотивацию.
Долгие годы Эдвард Деси, Ричард Райан
[229] и их коллеги из числа тех, кому удалось остаться в живых после курса психологии в университете Рочестера, оттачивали формулировку и обоснование этого тезиса
[230]. Они исходили из того, что всем нам свойственно стремиться к самостоятельности или, как сформулировал бы Ричард де Чармс
[231], чувствовать себя «источником», а не «пешкой». Нам важно до известной степени контролировать собственную жизнь, иметь возможность выбирать будущее
[232]. Когда что-то нарушает это ощущение самостоятельности, к примеру, нам указывают, что именно нужно делать (а также как и когда это делать), это неизбежно влечет неприятные последствия. Позже я расскажу, как избыточный контроль влияет на способность детей к обучению и меняет их поведение в целом. Пока же хочу подчеркнуть, что при прочих равных условиях нам менее интересны те виды деятельности, в которых мы чувствуем себя пешками. Если в течение рабочего или школьного дня у нас практически нет возможности влиять на то, чем именно мы заняты, мы наверняка будем изо всех сил ждать, когда же закончатся будни и наступят выходные.
Деси, Райан и их коллеги утверждают, что, когда нам предлагают поощрения за определенное поведение, эффект получается двояким: мы лучше осознаём, каких именно результатов достигли, и параллельно вознаграждение используется (или может использоваться) для контроля над нашим поведением в будущем. Чем сильнее мы ощущаем это, тем с большей вероятностью теряем интерес к этой деятельности. Если мы рисуем картинку в надежде получить приз или пишем отчет, рассчитывая получить положительные отзывы, у нас возникает ощущение, что мы не вполне свободны в выборе и осуществлении деятельности, что с помощью обещанного поощрения нас принуждают к определенному поведению. «Внутренняя мотивация – прототип самодетерминации
[233]»
[234]; при этом «поощрения в целом воспринимаются как средство контроля, в силу чего могут подрывать внутреннюю мотивацию»
[235].
