– Как и можно было ожидать. Обычная цепь событий. Человека объявляют исчезнувшим, поиски, затем шокирующее открытие. «В лошадкин домик пришла смерть». Надо отдать должное «Телеграфу». Когда дело касается подобных вещей, они превосходят сами себя. Послушай: «Останки были опознаны мисс Луизой Конгрив из Крэнвелл-Гарденс в Кенсингтоне, сотрудницей известного лондонского издательства». Обрати внимание на «известного лондонского издательства». В цивилизованном мире все от восьми до восьмидесяти знают, кто этот издатель, но кто-то потрудился убрать его имя из газет.
– Интересно кто, – задумалась я.
– Мне тоже интересно. И еще более интересно, как ему это удалось?
Я не уловила ход ее мысли.
– Прошу прощения, – переспросила я.
– Ты должна помнить, что все тексты во всех газетах вычитывает…
– Редактор! – воскликнула я. – Редактор!
– Отлично.
– Но как мы его найдем? – спросила я. – Он нам все равно не скажет. Даже если мы найдем его.
– Элементарно, как однажды сказал некий сыщик. Лучше всех известно, кто редактировал текст, тому, кто этот текст написал. Журналисту Финбару Джойсу, чье имя указано в начале статьи. Для журналистов чувства, кровь и чернила – это одно и то же, особенно для ирландцев. Готова поспорить на что угодно, что за пару фунтов и пинту «Гиннесса» и этот Финбар Джойс продаст тебе с потрохами своего редактора вместе с его мамашей и бабушкой. Разумеется, анонимно.
В обычных обстоятельствах я бы подвергла сомнению подобное обобщение за его ненаучность, но, памятуя об Уоллесе Скрупе, канадском журналисте из раздела криминальной хроники
[14], я подумала, что Милдред, скорее всего, права.
Даффи говорила мне, что в детективных делах нельзя руководствоваться женской интуицией, но насколько я знаю, никто не запрещал мне пользоваться интуицией другого человека.
– Элементарно, – ухмыльнулась я.
Установив дату смерти Оливера Инчболда, мы заказали «Таймс» («Погиб знаменитый писатель»), «Дейли экспресс» («Оливер Инчболд трагически гибнет на острове»), «Дейли Мейл» («Шокирующая смерть создателя Криспиана Крампета») и «Всемирные новости» («От него остались только резиновые сапоги»).
«В своем «Руководстве для бойскаутов» сэр Б.-П. (Марлоу имеет в виду лорда Байдена-Пауэлла, 1857–1941 гг., основателя скаутского движения и автора вышеупомянутого учебника) учит, что однажды мы можем обнаружить тело мертвого человека, и если это случится, надо нарисовать карту. Поэтому я сделал несколько зарисовок».
– Другие газеты об этом не упоминают, – удивилась я. – Почему?
Милдред подняла взгляд от страницы.
– Это указывает на тот факт, что инспектор Кэвендиш из полиции Сомерсета в Уэстон-супер-Мэре не выписывает «Лондон Ивнинг Стандард».
Я пришла в крайнее возбуждение.
– Ты думаешь, ключ все это время лежал на самом видном месте? И никто его не замечал?
Еще не договорив, я знала, что ответ: «Да».
Люди несовершенны. И полицейские, поскольку они тоже люди, несовершенны. Несмотря на все усилия властей, время от времени последний кусочек головоломки остается незамеченным где-нибудь под диваном, и я предлагаю свои услуги в те моменты, когда другие не решаются или забывают сделать шаг.
– Боже мой! – воскликнула Милдред, взглянув на часы и вскакивая на ноги. – Я совершенно забыла о времени. Давай-ка я провожу тебя на поезд, иначе нам обеим не поздоровится.
У меня не хватило мужества сказать ей, что мне не может «не поздоровиться». Отец в больнице, а остальным нет до меня дела. Полагаю, это и есть взросление: держащие тебя нити отпадают, и приходится стоять на собственных ногах.
Грустно, неописуемо грустно.
Так что всю дорогу в такси мы молчали, и к тому времени, как мы добрались до вокзала, между нами возникла непонятная неловкость.
– Будем на связи, – сказала Милдред, когда я вышла из автомобиля и встала у открытого окна. – У тебя есть мой номер. Звони, если что-то понадобится.
Я кивнула – и это движение было слишком резким и нелюбезным, я чувствовала это. Устыдившись, я отвернулась и поспешила прочь.
Почему мы никогда не можем попрощаться по-человечески? Почему это всегда происходит внезапно?
Когда поезд тронулся, уже темнело. В конце платформы, где снег еще не полностью расчистили, горела одна из последних оставшихся в Лондоне газовых ламп – храбрая и одинокая на фоне сгущающегося мрака. А потом она пропала из виду.
9
Я наблюдала, как поздний вечер наступает на поля и заглядывает в окна поезда.
Кроме меня, в вагоне был только один пассажир. К счастью, этот джентльмен был поглощен газетой. Из-за раскрытых страниц виднелись только его шляпа, брюки и до блеска отполированные туфли.
Я порадовалась, что он занят чтением. Я вовсе не в настроении пасть жертвой допроса незнакомца, и неважно, насколько он интересен или хорошо воспитан. Разумеется, меня предупреждали, что нельзя опрометчиво вступать в разговоры с незнакомыми джентльменами в поездах, и это было еще до того, как я посмотрела фильм мистера Хичкока на эту тему
[15]. Я уже твердо решила, что в поездах буду держать рот на замке.
Покачивание вагона и стук колес оказывали на меня странный гипнотический эффект, и я отдалась на волю движения. Железнодорожные поездки всегда воскрешают в памяти прошлое, как будто этот стальной зверь, несущий тебя в неведомое будущее, заставляет память отправляться в обратное путешествие. Может быть, это как-то связано с теорией относительности профессора Эйнштейна.
Я вспомнила об отце, о том, как он водил нас в церковь через поля, почти ничего не говоря, но прислушиваясь к нашей болтовне: я говорила о химии, Фели о музыке, Даффи о книгах. Каким сильным он тогда казался и каким бессмертным.
А теперь его сразила бактериальная пневмония, и не исключено, что я тому виной.
Ослабев после многих лет заключения в японском лагере для военнопленных, он наконец вернулся домой, только чтобы столкнуться с тревогами и упадком в поместье и беспрестанными требованиями налоговой службы Его Величества, которая, по всей видимости, не имела ни малейшего представления о благодарности. Когда на тибетском леднике обнаружили тело моей матери Харриет, это его окончательно подкосило, и в довершение ко всему он узнал, что покойная жена завещала Букшоу мне – должно быть, это было последним ударом, хотя он ничего подобного не говорил.
За окном в темноте блеснула табличка – реклама шоколада. «Борнвиль – дом шоколада».
