Ее слова должны были успокоить меня, но этого не произошло. Сочувствие – не то, что мне нужно. Временами сочувствия недостаточно.
– Как ваши дела? – я быстро переменила тему.
– Очень хорошо, спасибо.
Это труднее, чем я думала. Придется проявить изобретательность.
– Совершили ли вы недавно какие-нибудь интересные покупки?
Блестяще! Обычная девичья болтовня.
– Ты имеешь в виду, беременна ли я? Что ж, да, так и есть. Мы ожидаем радостное событие в следующем месяце. Алло? Флавия? Ты здесь?
– Сукин сын! – воскликнула я. Просто выскользнуло изо рта.
Не то чтобы с этими словами было что-то не так. Их говорил американский актер Кэри Грант в «Мышьяке и старых кружевах» – захватывающем фильме о семье отравителей, которые облегчали страдания бездомных людей, угощая их вином из ягод бузины с мышьяком, стрихнином и крошкой цианида.
Антигона рассмеялась.
– И правда! – сказала она.
Мне ужасно захотелось добавить: «Нам надо обязательно сходить и выпить вина из бузины», но я сдержалась. Я видела этот фильм, и она тоже его видела, и ее два слова «И правда» зафиксировали связь между нами. Больше ничего не надо говорить.
Иногда меньше, да лучше.
– Поздравляю, – сказала я. – Должно быть, вы очень рады.
– Да, очень. Но ты же знала, верно?
– Ну… да.
– Я была бы ужасно разочарована, если бы ты ничего не заметила.
Она поддразнивает меня?
– Я тоже, – ответила я, и через секунду-другую мы обе рассмеялись.
Если не считать того, что она обещала сказать мужу о моем звонке, то было прекрасное окончание нашего телефонного разговора.
Я толком ничего не узнала, если не считать новости о скором появлении на свет юного мистера или мисс Хьюитт, и не вполне была уверена, что я чувствую по этому так называемому радостному поводу.
В отличие от тетушки Миллисент я не считала, что с детьми надо с рождения носиться как с писаной торбой и беречь их от всего на свете, и в отличие от Даффи я не ненавидела их из-за шума и запахов.
«Машинки по производству вони», – говорила она, затыкая уши мизинцами и зажимая нос большими пальцами, стоило ей увидеть хоть одного.
Для меня ребенок – это временное неудобство: просто стадия на пути от зародыша к взрослому человеку. Когда-то ученые верили (как оказалось, ошибочно), что мы все повторяем историю нашего вида, переходя из формы в форму: от простейших существ, обитающих в море, до млекопитающих; за девять месяцев проходим все фазы эволюции от одноклеточных организмов через примитивных беспозвоночных, рыб, рептилий и так далее, а в результате появляется ваша тетушка Мейбл или другой млекопитающий кошмар.
Из дневников дядюшки Тара я знала, что, будучи студентом, он аккуратно корректировал некоторые выводы Дарвина, касающиеся эволюционного процесса.
«Основанные на наблюдениях за его ближайшими родственниками, я полагаю», – заметила Даффи, когда я поделилась с ней этой информацией.
Я положила трубку на место и подождала, пока мисс Рансимен на коммутаторе совершит все положенные загадочные действия, перед тем как сделать еще один звонок. Она придет в крайнее возбуждение, когда я попрошу снова соединить меня.
«Два звонка из Букшоу в течение двух минут? Куда катится мир? О!» И так далее.
Общеизвестный факт, что мисс Рансимен подслушивает все телефонные разговоры в Бишоп-Лейси.
– Алло, это мисс Рансимен? – спросила я. – Это Флавия де Люс из Букшоу. Мне ужасно неловко беспокоить вас снова, мисс Рансимен, но поскольку отец в больнице, у нас тут суматоха.
– Да, Флавия. Сочувствую по поводу отца. Чем могу помочь?
Готова поставить фунт против пенса, что она узнала о болезни отца раньше доктора Дарби.
– Я пытаюсь срочно связаться со старым другом семьи, – сказала я. – Боюсь, у нас здесь нет хорошего телефонного справочника, но его зовут Джеймс Марлоу, и он живет в Уик-Сент-Лоуренсе. Полагаю, это вблизи Уэстон-супер-Мэра в Сомерсете. Я понадеялась, вдруг вы нам поможете.
И я сделала вид, что подавила всхлип.
– Бедная деточка, – сказала мисс Рансимен. – Погоди, посмотрим, что я могу сделать.
Бог знает, какая история родилась в этот момент у нее в голове.
Мне не нравилась идея использовать болезнь отца в качестве предлога, но я уверена, он не стал бы возражать. Ему не раз доводилось прибегать к хитростям, просто чтобы выжить. В семье не принято было говорить об ужасах и страданиях, пережитых им с Доггером во время войны, но все угадывалось по их глазам.
Какое-то время в трубке слышались потрескивания, щелчки и гудение, означавшие, что мисс Рансимен ведет тайные переговоры со своими коллегами в других городах и деревнях по всему королевству. Я представляла себе, как их голоса несутся сквозь мрак по длинным нитям паутины из медных проводов, там и сям соединяющихся друг с другом, и как благодаря нажатию кнопки слова соединяются в предложения.
– Алло, Флавия? Ты тут?
– Да, мисс Рансимен. Я тут.
– Мне удалось найти твоего мистера Марлоу в Уик-Сент-Лоуренсе. Он на линии. Соединить тебя? Стоимость обычная.
– Конечно, – ответила я. Сочтемся позже.
Послышался треск статического электричества, и мисс Рансимен сказала:
– Твой собеседник на линии. Пожалуйста, говори.
Что сказать полнейшему незнакомцу? Особенно когда тебя подслушивает любопытный телефонный оператор, считающая, что это дело жизни и смерти, она реет над нами, словно дух господень над водами.
– Алло? Мистер Марлоу?
Я не была уверена, мистер он или нет. Наверняка он уже не тот мальчик, который обнаружил останки Оливера Инчболда.
– Алло? Да… с кем я говорю? – голос был молодой, но не совсем мальчишеский.
– Это Флавия де Люс. К сожалению, мой отец болен и не может принять ваше любезное приглашение, но он все еще хочет увидеть фотографии птиц, которые вы несколько лет назад сделали на Стип-Холме. Мне сказали, что у вас имеются выдающиеся снимки чаек.
Я скрестила пальцы, молясь, чтобы мисс Рансимен заскучала, услышав о птицах, и отвлеклась. И да, моя молитва была услышана! Резкий щелчок на линии просигнализировал, что она отчалила на другие поля для сплетен, более зеленые.
– Как, вы сказали, вас зовут? – голос Джеймса Марлоу внезапно стал более настороженным.
– Де Люс. Флавия де Люс.
– Боюсь, кто-то водит вас за нос, мисс де Люс. У меня вовсе нет интересных фотографий чаек.
– А как насчет ворон? – уточнила я. – Corvus c. corone. Вы говорили о них репортеру из «Лондон Ивнинг Стандард».
