Я уставилась на ковер. Что-то двигается на фоне узора?
Трудно сказать, но я почувствовала себя не в своей тарелке.
Тем временем Криспиан Крампет, вернее, Хилари Инчболд, стоял неподвижно.
Если бы мне надо было описать его одним словом, как нам часто предлагали в шумной и зачастую жестокой игре девочек-скаутов под названием «Назови свой яд», я бы сказала: непримечательный.
Всем своим видом он словно извинялся за свое существование, и именно это странное ощущение, будто он одновременно здесь и не здесь, заставляло меня думать, что я его уже видела. Может, это ощущалось на фотографиях, которые мне показал Фрэнк Борли в издательстве «Ланселот Гэт» в Лондоне? От удивления у меня мысли попутались, так что я отложила эту идею для позднейшего осмысления.
Что Хилари Инчболд делает в доме Лилиан Тренч? Почему он прячется в шкафу?
Кто-то из них только что приехал из Лондона, буквально за несколько минут до меня. Мне нужно время на раздумья, и я решила, что оптимальный вариант для этого – задержаться в этом доме как можно дольше.
Большинство людей слишком застенчивы, чтобы отпускать комментарии по поводу человека, только что вылезшего из шкафа, но я не большинство людей.
– Должно быть, вам было тесно и неуютно, – сказала я. Судя по его позе и по тому, как он растирал запястья, это очевидно. – Хотите, я помассирую вам плечи? – предложила я, поставив все на кон.
Хилари Инчболд удивленно уставился на меня своими огромными глазами.
– Да, благодарю, – сказал он, усаживаясь в кресло и пытаясь выпрямить сутулую спину.
Я встала сзади и бережно взяла его за плечи. Его тонкие косточки напоминали птичьи, и я чуть не заплакала.
– Так неожиданно похолодало, не так ли? – светски заметила я, бросив взгляд на Лилиан Тренч, невозмутимо попивавшую чай с видом герцогини на приеме в Букингемском дворце.
Никаких сомнений, она опытный игрок.
Никто из них не ответил, но я почувствовала, как мышцы Хилари Инчболда начинают расслабляться под моими пальцами.
– Говорят, ветер дует к западу в сторону Роколла, потом меняет направление на северо-запад и дует с силой шесть-девять миль в час с периодическими порывами до десяти миль.
Эту информацию я почерпнула из прогноза погоды по радио.
Неужели это говорит Флавия де Люс? Флавия де Люс, презирающая светскую болтовню, как мангуст презирает змею, трещит о погоде в каком-то забытом богом углу Англии, просто чтобы вдохнуть искусственную жизнь в умирающую беседу?
Можете представить себе мое облегчение, когда Хилари Инчболд ответил:
– Да. Да, думаю, да.
Вся эта светскость действовала на нервы Лилиан Тренч. Я видела это по тому, как она резко поставила чашку на блюдце.
– Тебя видели… позавчера… когда ты выходила из Торнфильд-Чейза, – процедила она, обвиняюще выдвинув челюсть.
– Я знаю. Я видела, как у вас дернулась занавеска.
В эту игру могут играть двое.
В воздухе снова повисло ледяное молчание. Я уже поняла, что разговор с этой женщиной обречен на чередование заморозков и легкой оттепели: словно льды в немом кино о ледниковом периоде, то отступающие, то надвигающиеся в ускоренном режиме.
Мяуканье и царапанье сзади заставили меня обернуться. Снаружи на подоконнике на задних лапах стоял пестрый кот, скребясь в стекло.
– О, Томас Мор, – сказала Лилиан Тренч, подходя к окну и открывая раму. – Входи. А я-то думала, ты…
Значит, у этой женщины все-таки есть кот. По крайней мере, я предположила, что это ее, поскольку коты редко скребутся в чужие двери и окна.
Кот перешагнул через фрамугу, обращая на нас внимания не больше, чем его величество король на безымянных швейцаров, дежурящих у дверей.
У меня зашевелились волосы, потому что я узнала этого пестрого кота: этот Томас Мор – тот самый кот, которого я видела в спальне покойного мистера Сэмбриджа.
Я уверена в этом.
– Томас Мор любит странствовать, – сказала Лилиан Тренч, как будто нам требовались какие-то объяснения.
Кот проигнорировал ее и с видом обожания направился к Хилари Инчболду. Замяукал и потерся о его ноги. Казалось, его мурлыканье наполнило всю комнату.
Хилари наклонился и взял кота на колени. Они начали тереться друг о друга с таким видом, что если бы это были мужчина и женщина, эту сцену вырезали бы из фильма.
Но надо отдать ему должное: Хилари знал, как правильно держать животное – одной рукой снизу под грудную кость, а второй за задние ноги. В отличие от невежественных людей, которые обращаются со своими питомцами так, будто они – мешок с рисом, перегружаемый с корабля в порт.
Этот человек знает, как обращаться с котами.
Томас Мор ткнулся головой в подбородок Хилари. Очевидно, что их симпатия была взаимна.
Мне следовало бы понять кое-что уже тогда, но нет. Смысл этой довольно странной сцены – Хилари Инчболд, Лилиан Тренч и Томас Мор – стал ясен мне только тогда, когда было уже слишком поздно.
Может быть, странность всего происходящего, этого места, этого чаепития у Безумного Шляпника сбила меня с толку. Я была дезориентирована, как говорит Альф Мюллет: потеряна в сумеречном мире, в реальности которого не уверена.
Я сделала глубокий вдох и заставила себя собраться с мыслями.
Что связывает эту странную женщину и Хилари Инчболда? Что у них может быть общего, у этих двух загадочных людей? У предполагаемой ведьмы и у бледной тени в зеркале?
– Вы хорошо знали мистера Сэмбриджа? – спросила я.
Это был выстрел наугад, рассчитанный на то, чтобы расшевелить беседу; иначе мы бы так и сидели, разговаривая о погоде, чае и котах.
Лилиан Тренч сначала взглянула на Хилари Инчболда, потом на меня. Потом поставила чашку.
– Убирайся, – сказала она.
– Прошу прощения? – переспросила я.
– Убирайся.
Признаюсь, я была изумлена. За всю мою жизнь только мои сестрицы выгоняли меня из комнаты. Как неловко и неприятно.
Я взглянула на Хилари в надежде, что он вмешается, но сразу поняла, что мои надежды напрасны.
Хилари Инчболд рыдал, содрогаясь и прижимаясь лицом к пестрой шерсти Томаса Мора.
Я сделала шаг ближе, желая обнять его, похлопать по спине и утешить, а может быть, поинтересоваться, в чем дело.
– Убирайся! – завопила Лилиан Тренч, сверкая глазами. Казалось, ее пронзительный голос доносится из адских глубин, и в этот момент я поверила, что она и правда ведьма.
И я сделала то, что сделал бы любой здравомыслящий человек в моих обстоятельствах.
Я убралась.
