Джеймс подошел поближе, заглядывая мне через плечо, – слишком близко, чтобы я чувствовала себя комфортно, с учетом того, что он может оказаться убийцей.
– Нельзя смешивать это вещество с кислотой, – продолжила я, – потому что в результате выделяется синильная кислота. Мы умрем на месте.
Эти слова возымели желаемый эффект. Джеймс торопливо отступил.
Я взяла еще один флакон, наполовину заполненный прозрачными кристаллами, напоминающими осколки льда.
– Тиосульфат натрия, – сказала я. – Обычный закрепитель.
– Это не кислота, нет? – уточнил он, делая еще один шаг назад.
– Нет, – ответила я. – На самом деле это противоядие от цианистого калия. – И добавила: – Пути господни неисповедимы. Пожалуйста, передайте мне вон ту емкость.
Я растворила три четверти чашки тиосульфата натрия в кварте воды.
– Это наш раствор А.
В другую чашку, наполовину наполненную водой, я добавила полунции феррицианида калия. Когда красные кристаллы растворились, жидкость стала желтой.
– Раствор Б, – догадался Джеймс.
– Вы быстро учитесь, – заметила я, подготавливая лотки и мензурки, и он засиял от гордости. – А теперь… четыре части раствора А… – я налила его в лоток. – И одна часть раствора Б…
Когда жидкость приобрела еще более глубокий желтый цвет, я подумала: интересно, Лилиан Тренч когда-нибудь так радовалась над своим ведьминским варевом?
– Это мощная штука, – продолжила я. – Мы разбавим ее капелькой воды, чтобы замедлить химическую реакцию.
Я взяла негатив фотощипцами, погрузила его в жидкость и начала аккуратно и непрерывно вращать.
– Ничего не происходит, – через несколько секунд заметил Джеймс.
Я извлекла негатив из лотка и поместила в емкость с водой.
Потом подняла на свет.
– Взгляните еще раз, – сказала я. – Прозрачность изменилась.
Негатив посветлел.
Снова восстановитель, опять вода… вращать… вращать…
Начала проявляться картинка.
– Это самая волнующая часть работы, – сказала я, но Джеймс был на удивление молчалив. – Все, хватит. – Я поместила негатив в закрепитель.
Хорошенько выдержав его и прополоскав в воде, я убрала свои химикаты. Господь ненавидит неряшливых химиков.
– О! – воскликнула я, поднимая негатив на свет. – Что это?
– Не знаю, – торопливо ответил Джеймс.
Мне показалось, я узнаю предмет, но я не хотела торопиться с выводами. Это же негатив: черное выглядит белым, и наоборот.
– Проявим и посмотрим, – предложила я.
– Нет, постойте, там ничего нет. Я вспомнил. Это фото моего скаутского ножа.
«Неужели, Джеймс, – подумала я. – Фото твоего скаутского ножа? Ты только что наткнулся на изуродованный труп посреди заброшенного острова и именно в этот момент решил сфотографировать свой любимый нож? Да ладно. Может, я девочка, но я не идиотка».
Я почувствовала себя, как сказала бы Фели, в тисках дилеммы. Мне отчаянно хотелось проявить негатив, но вовсе не радовала мысль оказаться запертой наедине с вероятным убийцей.
Темная комната находилась в задней части лаборатории и была, как и все темные комнаты, кромешно темной. Десять-пятнадцать минут, пока я буду проявлять негатив, я не смогу следить за ним. Могу ли я доверять Джеймсу в достаточной степени, чтобы оставить его одного в лаборатории, пока я контролирую процесс?
– Пойдемте со мной, – сказала я.
В темной комнате я приготовила проявитель и закрепитель. Ничего нового, я делала это сто раз.
Я включила лампу с безопасным фильтром и погасила освещение.
Мы тут же погрузились в кроваво-красный полумрак. Я оглянулась на Джеймса, дышавшего мне в шею.
Как умер тот, кого нашли на Стип-Холме? – подумала я. Его задушили? Сзади?
Я поместила негатив в фотоувеличитель.
Я знала, что тороплю события, но мне нужен просто более-менее читаемый снимок, а не произведение искусства, достойное выставки Королевского фотографического общества.
Джеймс был на удивление тихим, пока я занималась своим делом. Звук его дыхания заполнил всю комнату. Почему он так не хочет, чтобы я проявила негатив? Почему утверждает, что это просто фотография его ножа?
После экспозиции я снова поместила бумагу в фотоувеличитель и подождала, пока химикаты творили волшебство. Это заняло немного времени.
– Взгляните, – через несколько секунд сказала я. – Вот оно.
На фотобумаге проявился слабый отпечаток, постепенно обретая четкость.
У меня перехватило дыхание.
У Джеймса тоже.
Это была фотография ножа, и неплохая, надо сказать.
– Видите? – сказал Джеймс, облегченно выдохнув прямо мне в шею. – Я же говорил.
– Да, вы говорили, – сказала я, опуская снимок в чистую воду, а потом кладя в лоток с фиксатором.
Я с облегчением включила верхний свет.
– Уфф! Здесь жарко, – заметила я и вышла на благословенный свет лаборатории.
– Вы мне не поверили? – спросил Джеймс. – Я так и понял.
– Разумеется, поверила, – ответила я. – Но у меня разум ученого. Моим глазам нужны доказательства.
Я видела, что он надулся, как делают мужчины и мальчики, когда их ловят на обмане. И сделала вид, что ничего не заметила, как делают женщины и девочки, когда это происходит.
Осталось подождать несколько минут, и фотографию можно доставать из лотка с закрепителем.
Надо признать, что у меня на уме было кое-что еще. Рано или поздно мою работу увидит инспектор Хьюитт. Она станет уликой. Я хочу, чтобы он похвалил мои таланты фотографа.
Наверное, это глупо, но иногда остается только цепляться за глупости.
– Итак, – подытожила я, – посмотрим, что у нас получилось.
Я вынесла лоток из темной комнаты в лабораторию. Мы склонились над ним голова к голове.
– Видите, – повторил Джеймс, – я же говорил, это просто нож.
– Да, – согласилась я. – Нож. Нож с инициалами, выгравированными на ручке. – Я указала на них и громко произнесла: – О. И.
Оливер Инчболд.
19
Я медленно подняла глаза от погруженной в жидкость фотографии и встретилась взглядом с Джеймсом Марлоу.
Необходимости что-то говорить не было.
Каждый из нас понимал, что обман раскрыт.
– Вы меня разочаровываете, Джеймс, – сказала я. – Вы что, забыли первый закон бойскаута? Слову скаута можно доверять. Мистер Уоллес тоже будет крайне вами разочарован.
