А Марта, мать его детей, верная супруга, хранительница очага, которая его никогда не судит и остается его союзницей при всех обстоятельствах? Марта, которая верит в него, и без кого он никогда не смог бы стать тем, кто он есть.
А его свояченица Минна, с которой он поддерживает столь близкие отношения, что ее это смущает? Он много говорил с ней и полагал, что она вполне могла бы стать психоаналитиком. Ему также нравилось путешествовать вместе с ней, когда Марта предпочитала остаться дома, чтобы заниматься детьми.
Берта Паппенхейм, подруга Марты, она же Анна О., которую он пытался лечить вместе с Йозефом Брёйером, открыла ему врата психотерапии. Ида Бауэр, она же Дора, и Эмма Экштейн, она же Ирма, – все они остались рядом с ним, несмотря на его ошибки.
А еще Ольга Хёниг, мать маленького Ганса.
Равно как и все те, что были крепко и плодотворно привязаны к нему: Лу Андреас-Саломе, самая очаровательная интеллектуалка Европы, не только драгоценная опора психоанализа, но и настоящий друг, с которой он любил обмениваться идеями во время прогулок или у нее дома, засиживаясь допоздна. Лу, доходившая даже до того, что выслушивала и подвергала анализу его самого. Он помог ей, когда она нуждалась в этом после войны. И подарил ей золотое кольцо с зарубкой, чего удостаивались лишь самые верные.
Были и другие: Евгения Сокольницкая, психоаналитик его ученика Рудольфа Лёвенштейна, Рене Лафорга и даже Андре Жида. Жанна Лампль де Гроот, Карен Хорни, Джоан Ривьер, потом Рут Мак Брунсвик, верная, но ревнивая, главная соперница Мари. Хильда Дулитл, которая беспрестанно сравнивает себя с Мари, завидуя ее положению в обществе и интеллектуальным дарованиям, и никогда не забывает дарить ему на день рождения букет гардений, его любимых цветов. Она была единственной из его пациенток, заинтересовавшейся сначала коллекцией его статуэток, а не им самим. Элен Розенбах, жена доктора Феликса Дейча, личного врача Фрейда, который первым начал лечить его пораженную раком челюсть.
Никто не знал этих женщин глубже, чем он, никто не умел так их слушать, понимать и любить. Он начинал с них и с ними – они стали его пациентками, которым он смог облегчить страдания от истерии, потому что ему повезло учиться у Шарко и Бернхейма, благодаря которым он открыл для себя психопатологию, хотя прежде был всего лишь лабораторным исследователем животной физиологии. Мюлузийский врач
[5], гораздо жестче применявший гипноз, нежели его собрат, пользовался им как средством внушения, с помощью которого можно лечить пациентов. Неудача Брёйера с лечением Анны О. натолкнула Фрейда на идею переноса. Отказавшись от гипноза, Фрейд обратился к «припоминанию» былых образов, возникающих благодаря психоаналитику, который олицетворяет собой важные для жизни пациента личности.
Эти женщины корчились от боли, и никто не знал почему. Они переводили боль души в свое тело. Они лежали без сил, в прострации, или кричали, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой по непонятной причине.
Конечно, все женщины напоминали ему его сестер, пятерых его сестер, кого он так любил. Дольфи, которую на самом деле звали Эстер Адольфина, единственная осталась незамужней и заботилась об их матери. Паулина Регина, самая молодая и красивая, после смерти мужа пыталась эмигрировать в Соединенные Штаты, но уехала оттуда, после того как у ее дочери развилась тяжелая душевная болезнь, и вернулась в Вену, где была интернирована. Митци, третья сестра, вышла замуж за одного из их отдаленных родственников из Будапешта, тоже по фамилии Фрейд. Он никогда не питал к нему большого уважения. Но надо признать, что у них были замечательные дети. Почти все они были поражены несчастьем, которое обрушилось на членов семьи.
А еще была Роза, его дорогая Роза, его любимица, которая некоторое время жила на Берггассе, 19, на той же лестничной площадке. Жизнь ее тоже не пощадила. После смерти мужа она потеряла и обоих своих детей: сын погиб на войне, а дочь покончила с собой.
Эти женщины, которых он хотел бы спасти. Спасти от чего? От того женского удела, который отдал их сначала под власть всемогущего отца, потом мужа. И тогда он встал на их сторону, выслушивал их, искал причину их недомогания. И доказал, что истерия является не признаком дьяволизма, но результатом сексуальных травм, причиненных им в раннем детстве мужчинами – отцами, братьями или знакомыми. И, делая это, он снимал с женщин вину. Возвращал им их честь, их ценность, чувство собственного достоинства. Выслушав их и поняв их отчаяние, он искал средство ослабить его. Возвращал им надежду на жизнь, возможную несмотря на их травму, надежду на лучшую жизнь.
Но принцесса, как он ее называет, не такая как другие. Поначалу он отказался ее принять. У него не было времени на новых пациенток, он предпочитал посвятить себя исследованиям и писательству. Ему нужно было столько всего сказать, столько написать.
На пороге семидесятилетия доктор Фрейд чувствовал себя уставшим, удрученным болезнью и невзгодами. Только психоанализ, эта открывшаяся ему terra incognita, еще привязывал его к жизни, потому что каждый день он обнаруживал все новые и новые его горизонты – словно первопроходец своей собственной страны. Открытие бессознательного привело его на территорию этнологии, всемирной истории, литературно-художественной критики, а недавно столкнуло его с другой сагой – с сагой собственного народа. Теперь именно Мари занималась его сочинениями и распространением его идей. С этим старым человеком ее связывали очень крепкие узы – особая, созданная психоанализом связь с тем, кто знает, понимает, кому надо рассказывать все, включая и то, что не доверяют даже своим ближайшим родственникам, друзьям или супругу. С тем, кто, повинуясь принципу благожелательного нейтралитета, никогда не судит. И эта связь эволюционировала: от неудавшегося соблазнения к переносу и дружбе. Мари сублимировала свою любовь и свое желание в заботу о нем – как дочь заботится о любимом отце.
Глава 6
Мари Бонапарт впервые появилась в его кабинете осенним утром 30 сентября 1925 года. Темные глаза, уложенные волной волосы, изящные тонкие черты, подчеркнутые макияжем, стройное тело, окутанное шалью и ароматом духов. Удивленный с первого же взгляда ее странной красотой и манерой держаться, он несколько оробел. Мари была супругой Георга, принца Греческого и Датского, а также последней наследницей Бонапартов.
– Дорогой профессор, – начала она, прежде чем занять место по другую сторону письменного стола, лицом к нему, – даже не знаю, как благодарить вас за то, что вы согласились меня принять. Мне ведь известно, как вы заняты, и какой удачей было привлечь ваше внимание. Прошу вас: мне бы очень хотелось пройти с вами курс психоанализа. Ради этого я готова приезжать сюда. Изучение языков, на котором так настаивали мой любимый отец и бабушка, принесло свои плоды, так что я вполне могу говорить с вами по-немецки и даже предпочитаю, чтобы это было скорее по-немецки, а не по-английски. К тому же я знаю, что и вы владеете моим родным языком. Ведь ваше пребывание во Франции не прошло для вас даром, вы перевели произведения выдающихся людей, которые покорили вас в молодости: профессора Жана-Мартена Шарко из больницы «Сальпетриер» в Париже, Ипполита Бернхейма из университета Нанси. Мне известно, что вы учились у них технике гипноза, а главное, сумели понять природу недуга истеричных женщин, с которыми психиатры прежде обходились совершенно постыдным образом…
