– Рожать ребенка, когда оба родителя нетрадиционной ориентации.
Джорджия тоже краснеет, но все-таки спрашивает:
– Ты… подумала обо всех последствиях?
– Ради всего святого, Джорджия, разумеется, подумала. Ты меня за идиотку держишь? Я, между прочим, практикующий психолог, черт побери! Я почти все время только об этом и думала!
– Ага.
– Разумеется, я понимаю, что у ребенка могут быть в будущем проблемы, но у какого ребенка их нет? У всех детей появляются какие-то трудности в жизни. Господи Иисусе, иногда вы с мамой слишком тревожитесь по пустякам. Мозолите друг другу глаза и живете среди таких же узколобых и консервативных людей, как вы сами. Если бы я была ребенком, то знаю, где предпочла бы расти. – На миг она почти сожалеет о сказанном. Обычно Лу более сдержанна на язык, но сейчас гормоны бушуют, поддержать ее некому, поэтому ей становится легче, когда она выговаривается.
– И где же? – хмыкает Джорджия. – Неужели в Брайтоне?
– Именно. А почему нет?
– В твоем маленьком чердаке?
– Именно там, если потребуется.
– Ну не знаю… Интересно, что скажет мама? Можешь называть меня узколобой, если тебе нравится, но у меня есть собственное мнение.
Внезапно позади них раздается негромкий кашель.
– Можно я сама выскажусь от своего имени, Джорджия, – говорит Ирэн.
– Ох. – Джорджия застигнута врасплох.
– Вообще-то, судя по тому, что рассказала Лу, она все тщательно продумала.
– Да, – говорит потрясенная Лу. – И поверьте, это было непросто. – Она делает глубокий вдох. – По словам врачей, у меня осталось не так много времени, чтобы забеременеть.
– Правда? – спрашивает сестра.
Неужели она думает, что я преувеличиваю?
– После удаления кисты мне сказали, что пора что-то решать, я много думала, говорила с другими, собирала данные и решила в итоге, что хочу родить ребенка. На самом деле я считаю, что смогу быть хорошей матерью.
– Это ты сейчас так считаешь, – ехидно замечает Джорджия.
– Джорджия! Хватит! – Лу с трудом верит, что мать одергивает сестру. – Прекратите обе. Сегодня как-никак Рождество.
Ах да, конечно, Ирэн не хочет портить праздник. А они тут, понимаешь ли, хамят друг другу.
Мать снимает передник, вешает на дверь и выглядывает в окно, чтобы удостовериться, что дети все еще играют в саду, а потом вместо того, чтобы приняться за уборку, поворачивается к обеим дочерям. На щеках ее горят два розовых пятна.
– Ты, наверное, удивишься, но я правда считаю, что из тебя получится хорошая мать. – Ирэн поднимает брови и многозначительно смотрит на Джорджию. – Знаешь, Джорджия, когда твоя сестра сказала мне в прошлом году, что она лесбиянка, мне показалось, что земля уходит из-под ног. Я не обсуждала ни с тобой, ни с кем бы то ни было этот вопрос, поскольку считала, что моя реакция была старомодной и… эгоистичной. – Ирэн замолкает, берет салфетку и начинает крутить ее в руках. – Но раз вы обвиняете друг друга в эгоизме, то могу признаться – мне было трудно. Я чувствовала себя униженной, смущенной после твоего признания, Лу, мне о многом надо было подумать. То есть, разумеется, я знала о твоей ориентации, ну или подозревала, но не была на сто процентов уверена… Я пыталась с кем-то обсудить случившееся, рассказала некоторым своим друзьям из местных. А в ответ слышала: «лишь бы Лу была счастлива», «лучше так, чем жить во лжи», «она все равно твоя дочь», ну и все такое прочее. – Она вздыхает. – Поэтому я предпочла хранить свои чувства в себе.
Лу злится, но сдерживается. В словах Ирэн чувствуется невиданная доселе честность.
– Прости меня, Лу. – Ирэн оставляет салфетку в покое и смотрит на дочь. – Я многое из этого утаила, поскольку боялась тебя обидеть или расстроить. Я чувствовала себя такой виноватой, но у меня было ощущение, будто я перенесла тяжелую утрату. Ну конечно, это не такой серьезный удар, как когда я потеряла вашего отца, но все равно удар. Мне все давалось тяжело: заниматься домашними делами, видеться с кем-то, находиться рядом с тобой, Джорджия, поскольку твоя семья казалась на контрасте такой нормальной. Иногда я плакала в подушку, а потом засыпала в слезах. – Она судорожно сглатывает и продолжает: – Много месяцев в моей голове жила одна тревога. Но постепенно я оправилась, привыкла к этой мысли, ты познакомила меня с Софией, что было даже приятно… – Ого, думает Лу, а я и понятия не имела. – А потом отчего-то меня опять накрыло… когда вы расстались с Софией, то я только и думала, что ты закончишь свои дни в одиночестве, тебе не с кем будет разделить свою жизнь…
Примерно как и ты, думает Лу.
– Ох, мамочка, – говорит она и чувствует, как к глазам подступают слезы.
– Но потом я сама с собой поговорила, объяснила, что жизнь коротка и надо покончить с самоедством, обвинениями и тревогами. Лу права. Она может о себе позаботиться. Она взрослая женщина, у нее хорошая работа, а с кем она проводит время – это не самое важное…
Ура, думает Лу. Она чертовски права.
– Спасибо, – бормочет она.
– А теперь ты внезапно обрушиваешь на нас эту новость. Признаюсь, я шокирована. – Ирэн качает головой. – Я, конечно, допускала мысль, что у тебя может появиться каким-то образом ребенок, у тебя и Софии. Да-да, Джорджия… – Лу видит, что ее сестра поражена не меньше, чем она сама. – Я не настолько наивна. Но потом вы расстались, и я решила, что ребенка у тебя уже не будет.
Лу не успевает за мыслью матери.
– И знаете что? – Ирэн откладывает салфетку.
– Что? – спрашивает Джорджия.
Ирэн слегка хмурит брови, словно бы проверяет, все ли и правда так. Потом она кивает и еле заметно улыбается.
– Мне нравится, что у меня будет еще один внук… – Она хмурится сильнее, подтверждая свою правоту. – И я… – дальше снова следует улыбка, – на самом деле очень рада…
44
Рич и Кэт сидят рядом, пытаясь подвести итог произошедшему, и тут медсестра входит и подзывает Рича.
– Можно вас на пару слов?
– Конечно, – кивает Рич. – Вернусь через секунду, – говорит он и похлопывает жену по колену.
– Думаю, ваша жена сейчас не в лучшем состоянии, чтобы воспринять мои слова, поэтому я решила переговорить с вами, можно?
Рич в ответ что-то мычит. Он понятия не имеет, в каком состоянии он сам, но это не важно. Главное – это Кэт.
Медсестра проверяет, чтобы Кэт их не слышала, и отходит еще чуть дальше. Рич следует за ней. Он замечает бейджик Эрдельского госпиталя, приколотый на серо-голубой пиджак. «Сестра Морин Эрлих». Ну и фамилия, как она вообще произносится, размышляет он, а потом понимает, что все это не важно.
– Скажите, нет шансов сохранить ребенка? – с надеждой спрашивает он.
