Глава 11
«Но как тебе кажется, не сможем ли мы уговорить ее поехать с нами в Лондон? Перемена обстановки и некоторый отдых от домашних забот могут подействовать на нее благотворно»
Действительно, почему бы Джейн не отправиться в Лондон? Ей-то ничто не помешает. Поедет, когда захочет, и вернется, как только соскучится. К услугам барышни коляска, чтобы доставить ее в столицу, и родственники, которые станут там о ней заботиться. Дом Гардинеров на Грейсчёрч-стрит готов ее принять, а тетушка – сопроводить в город, когда бы племяннице ни вздумалось выйти поразвлечься и между делом присматривать за своим мистером Бингли.
Так рассуждала про себя Сара, прекрасно понимая, что это несправедливые мысли. Джейн не виновата, что имеет возможность развлекаться, и не следует ее корить только потому, что для самой Сары эти радости недоступны. Джейн – сама доброта и к тому же красавица, уж кто-кто, а она заслуживает всего самого доброго и прекрасного. А если ты сама ворчунья и растрепа (Сара, начищавшая каминную решетку в комнате для завтрака, улыбнулась; она стояла на коленях, с перемазанными сажей пальцами, а в носу у нее щекотало), то и достанется тебе что-нибудь мрачное и растрепанное, например Джеймс.
После Рождества дом обезлюдел. Гардинеры отбыли, прихватив с собой Джейн и армию своих докучливых малолеток. Лонгборн как будто сделался просторнее, в нем стало легче дышать.
Мистер Коллинз, как разузнала миссис Хилл, вернулся, но остановился не в Лонгборне. Поскольку бракосочетание было уже не за горами, он предпочел поселиться в Лукас-Лодже. Миссис Хилл испытывала по этому поводу смешанные чувства. С одной стороны, это лишало ее возможности еще раз попытаться восхитить молодого священника и произвести на него достойное впечатление, с другой – она уже выбилась из сил и впала в уныние, поскольку так и не смогла понять, удалось ли ей добиться своего.
Экономку утешала мысль, что в Лукас-Лодже мистеру Коллинзу не от чего особенно приходить в восторг, кроме разве что сладких пирожков его будущей супруги, а у миссис Хилл и в мыслях не было с нею состязаться. Напротив, она вознамерилась смастерить для мисс Лукас изящную сумочку из розовато-серого норвичского шелка, которая, по разумению миссис Хилл, будет как нельзя лучше соответствовать положению жены особы духовного звания. Сумочка была торжественно вручена невесте в среду, когда Шарлотта побывала в Лонгборне с прощальным визитом. Молодая дама приняла подарок с благодарностью, выказав при этом неподдельное удовольствие. Она не была высокомерна и не отвергала подобные милые услуги, тем более что судьба, по всей вероятности, не сулила ей существенных денег на расходы. Можно было твердо надеяться, что сумочкой будут пользоваться, всякий раз поминая добрым словом миссис Хилл и усердных лонгборнских слуг.
Мисс Лукас вышла замуж в четверг, и прямо из церкви невеста с женихом отбыли в Кент. Миссис Хилл, Сара и Полли стояли на дороге, у входа на кладбище, и махали им вслед.
– А миссис Коллинз выглядит очень недурно, – заметила Сара, когда новобрачные садились в экипаж.
– Все невесты хороши, – отозвалась миссис Хилл. – Это единственный день, в который любой женщине позволяется быть красавицей.
– А каким был день вашей свадьбы, миссис Хилл?
– Холодным, – ответила она. – Да и давно это было.
Когда в церковном дворе иссяк поток поздравляющих, Беннеты и их слуги пешком направились домой, в Лонгборн. По дороге миссис Беннет говорила без умолку. Она выражала надежду на то, что у новобрачных все сложится неплохо, но по ее тону миссис Хилл поняла, что в действительности хозяйку занимает не миссис Коллинз, а будущее собственных дочерей, и надежды ее на сей счет не слишком радужные.
У самой миссис Хилл, однако, основания для надежды появились. Миссис Коллинз, сидя в экипаже, держала на коленях розовато-серый ридикюль – экономка сочла это хорошим знаком. Бракосочетание мистера Коллинза и мисс Лукас оказалось для слуг не худшим из возможных событий, далеко не худшим. Зато Мэри, бедняжка Мэри, брела, понурив голову, чуть поодаль от всех, а дома прошла прямо к фортепиано и весь остаток дня играла печальные мелодии.
– Мисс Лукас – хорошая девушка, – вздохнула позднее миссис Хилл над шитьем. – Мне она всегда нравилась, и надеюсь, благодаря ей мы теперь в безопасности.
Но Саре весь вечер было не по себе. Судьба слуг семейства Беннет (как, впрочем, и членов этого достославного семейства) представлялась ей непредсказуемой и неуправляемой, как погода. Жизнь, до такой степени зависящая от чьих-то желаний, настроений и прихотей, думалось Саре, – это и не жизнь вовсе.
В ту ночь сучья за окном трещали от мороза, лед на речке стал толще на несколько дюймов, а плотно жавшихся друг к другу овец на холме окутывал пар. Саре не спалось. Часы на колокольне только что пробили полночь. У нее замерз нос, а каждый выдох повисал облачком. Дом погрузился в тишину, если не считать тихого дыхания Полли и астматических хрипов мистера Хилла из другой комнаты.
Чердачные оконца над конюшней изнутри затянуло льдом. У Джеймса от холода болезненно сводило мышцы, уснуть никак не удавалось. Тусклая свеча не грела, а лишь распространяла чад прогорклого бараньего жира. Замерзнуть окончательно не позволяло слабое тепло лошадиных тел, поднимающееся снизу. С ним в комнатку проникал и запах конюшни: пахло сеном, навозом, теплым мускусом лошадиного пота.
Джеймс к этим запахам привык. Неделями он почти не обращал на них внимания. Но сейчас запахи будто заново вошли в его сознание и нахлынули с новой силой. Здесь, в этом месте, запахи были особыми, близкими, а его мысли рвались далеко отсюда.
Он сидел на кровати в одной сорочке, набросив на плечи одеяло, с картой Шотландского нагорья, разложенной на коленях. Такой способ представления сухих сведений о ландшафте был ему в новинку: штришки-галочки, нанесенные пером, изображали горы, крохотные деревца – леса, голубые кляксы передавали очертания озер. Ему хотелось посмотреть карты других краев, тех, где он когда-то побывал. Хотелось, глядя на них, мысленно пройти по дорогам, по которым он однажды ступал своими ногами. Вот бы показать эти карты Саре… но он запрещал себе думать о Саре. Нельзя позволять себе испытывать к ней тягу, нельзя заставлять ее так рисковать. Всякий раз, как Сара появится в его мыслях, он будет поднимать ее и отставлять в сторонку, возвращаясь к этим любопытным обозначениям на карте. Смотри-ка, да ведь это лес, станет он думать. Ух ты, какие скалы… Но она явилась снова и встала перед ним. Из-под чепца выбились пряди, она хмурится, собираясь выплеснуть содержимое ведра… Ну уж нет! Джеймс поднял ее и отставил в сторону. Он не должен думать о Саре.
Расправив бумагу, он снова закутался в одеяло. Область Дамфрис и Галлоуэй. Поразительно интересно.
Хлопнула дверь на кухне, и Джеймс замер, прислушиваясь. Это Сара – он узнал ее шаги. Что ей понадобилось в этот ночной час? Он встал, подошел к окну, потянул в сторону занавеску, как раз вовремя, чтобы заметить внизу окутанный морозной дымкой силуэт. Девушка, нагнув голову, входила в дверь конюшни, расположенную прямо под окном.
