«Реальное „я“», «реальные другие»
Находясь в состоянии открытости и «интуитивности», существо, известное как «всего лишь „я“», в крайней степени восприимчиво и чрезвычайно чувствительно ко всему – не всегда приятному или утешительному, – что попадает в поле его зрения и восприятия. Оно проявляет наибольшую восприимчивость к различиям – разнице между собой и другими, субъектом и объектом.
Процесс познавания через различение начинается, когда мы ещё совсем маленькие. Он происходит спонтанно, по мере того как мы знакомимся с окружающим миром, когда в прямом и переносном смысле с чем-либо сталкиваемся: спотыкаемся и падаем; пугаемся шума; распознаём устойчивое чувство одиночества или страха в отсутствие родителей или других опекунов.
В этом процессе нам помогают взрослые, которые из самых благих побуждений с младенческих лет учат нас проводить различия. «Это бабушка, – утверждают они, например, указывая на незнакомую женщину в комнате. – Улыбнись ей». Или, может, по-другому: «Это ложка. Скажи „ложка“!» И мы, родители, вне себя от счастья, когда ребёнок улыбается бабушке или пытается выговорить слово «ложка».
По сути, нет ничего ошибочного в этом периоде развития ребёнка или в энергии, затраченной родителями и другими взрослыми на развитие в нём умения различать. В конце концов, мы живём в мире мчащихся машин, острых ножей и незнакомцев, не особо пекущихся о нашем благополучии. Нам необходимо усвоить разницу между ножом и ложкой, бабушкой и похожей на неё незнакомкой. Мы должны овладеть некой системой координат, уметь разбираться и проявлять соответствующее отношение к разного рода событиям, происходящим в жизни.
Но, перейдя из текучего состояния «всего лишь „я“» в сферу действия различий, мы начинаем воспринимать их как устойчивые, истинные или реально существующие. И тут мы приходим в замешательство, потому что никакие объекты и события в переживаемом нами опыте – ни ложки, ни бабушки, ни даже собственное «я» – не являются такими чёткими, истинными или реальными, какими нам кажутся.
Шаг за шагом, переходя из текучего состояния погружённости в кино – в то время как люди, места и вещи вокруг нас принимают более отчётливую форму, – мы пускаемся в поиски некой стабильности, чего-то более определённого и надёжного – места, где мы сможем расслабиться. Мы стремимся конкретизировать переживаемый опыт: самих себя, собственные чувства и мысли – наделить их материальностью «вещей».
В результате такого процесса овеществления возникает то, что на тибетском называется даг тенпар дзин, или сокращённо даг дзин. Как уже говорилось, даг на тибетском значит «я», тенпар – «как настоящее», а дзин – это форма глагола со значениями «цепляться», «держаться за». Мы в буквальном смысле пытаемся найти во всём некую «самость», за которую сможем держаться, как за якорь, посреди разворачивающейся драмы жизненного опыта.
Однако если нам не удастся аккуратно справиться с периодом перехода от текучести «всего лишь „я“» к «весомому „я“», то в будущем нас ожидают проблемы. Если вовремя не взрастить основные составляющие элементы человеческой природы – открытость, ясность и любовь, – они останутся в замороженном состоянии. Представьте себе воду, превратившуюся в куски льда. Базовая природа воды при этом не изменилась, но она стала твёрдой, раздробленной на куски объектов и субъектов, хороших и плохих вещей, нужных и ненужных предметов.
Поначалу мы отождествляем своё весомое, «реальное „я“» исключительно с собственным телом. Но по мере созревания «реальное „я“» становится более абстрактным, или концептуальным, понятием. Оно выливается в ощущение отдельно существующей «самости», расположенной приблизительно внутри тела и, возможно, в нашем воображении. Мы усерднее наклеиваем всё более увесистые и убедительные ярлыки на переживаемый опыт, свои мысли, эмоции; наши физические ощущения приобретают качество весомости, характерное для материальных вещей. Мы начинаем идентифицировать себя с собственными мыслями и чувствами как частями переживаемого опыта, считая их неотъемлемой частью самих себя. Последствия такого самоотождествления с устойчивым чувством «самости» становятся более серьёзными и запутанными.
В то время как мы приписываем себе качества, кажущиеся настоящими и неизменными, начинается параллельный процесс приписывания тех же самых аспектов всему и всем, кто является «не я», иными словами, «другим». Мы начинаем воспринимать и каталогизировать весь опыт исходя из критериев «враг – друг»; деля вещи на те, что у нас имеются, и те, которых у нас нет, на нужные и ненужные предметы.
На этой стадии развития в нас возникает чувство некоторой напряжённости. Мы начинаем воспринимать себя согласно критериям «победитель – проигравший», «обладатель вещи – неимущий». Открытость, интеллект и любовь, с помощью которых мы выстраиваем отношения, становятся обусловленными. Мы начинаем рассматривать других людей с точки зрения того, насколько они нам полезны или опасны. Мы сочиняем истории о самих себе и об окружающих людях, и они обусловливают наш выбор в повседневной жизни и его последствия.
«Драгоценное „я“»
Наши попытки отождествить себя с «реальным „я“» закладывают основу для формирования третьего слоя идентификации, который в некотором роде препятствует реализации собственного потенциала. На тибетском этот слой называется даг че дзин, что в буквальном переводе значит «цепляние за драгоценное „я“». Это понятие чаще переводят как «себялюбивое „я“». Несмотря на то что оба варианта перевода верны, с формальной точки зрения они, к сожалению, не передают глубокого значения этого слоя человеческой персоналии.
«Даг че дзин» на самом деле служит описанием страшных и ужасающих последствий раздробленности льда, произошедшей на уровне «реального я», которая выражается в том, что мы концентрируемся исключительно на «своих нуждах», «своих желаниях», «своих проблемах», «своей истории» в ущерб нуждам, желаниям и проблемам других людей. Наше «я» становится «драгоценным» или «лелеемым» в том смысле, что оно превращается в основной канал, через который мы проводим свои мысли, чувства и направляем действия.
Чувство разобщённости ведёт нас в двух связанных друг с другом, но кажущихся несовместимыми направлениях. Первое продиктовано стремлением сберечь собственные представления о себе, какими бы нелестными и разрушительными они ни были как для нас самих, так и для других.
Например, одна женщина недавно поделилась своей историей.
«Много лет назад мать водила меня на ежегодный медосмотр к педиатру. Тогда я была полнее, чем считалось нормой для девочки моего возраста. Доктор отпустил бесцеремонное замечание, наверное, намереваясь пошутить: „Смотрите, чтобы она не подходила близко к плите, а то расплавится“.
Я была в ужасе, а моя мать засмеялась – точнее, смущённо захихикала, возможно, потому, что считала мои габариты отчасти своей виной, недочётом в воспитании дочери. Может, она попыталась исправить этот недочёт, когда, смотря, как я хожу по дому, бормотала прибаутку: „Должно быть, это желе. Потому что джем так не трясётся“. Иногда она осматривала меня и говорила, что я выгляжу как „фаршированная сосиска“.
