Маркус не проронил ни слова.
— Знаете, что произошло? Он убил ребенка Жиана — собственными руками! — просто чтобы преподать Виллему и Линор еще один урок, и всех оповестил об этом, и прислал мешок с внутренностями ребенка к нашим воротам. После этого Виллем и Линор всегда вели себя как следует.
— М-да, — с натянутой, вежливой улыбкой ответил Маркус.
До этого момента ему казалось, что Альфонс уже не может упасть в его глазах еще ниже. Он протянул руку, чтобы помочь Марии с пробкой, испытывая раздражение от того, что сидит здесь, выслушивая всякие бесполезные подробности.
— В особенности мне интересно все, что касается их непослушания. Это так увлекательно. Думаю, чем старше они становились, тем более интересные шалости измышляли.
Он открыл графин и налил ей немного вина. Мария испустила счастливый вздох.
— У меня прекрасные дети, они никогда не позволяли себе никаких проказ.
Она отпила глоток и состроила гримасу.
— Ох, это плохой сорт! Слишком кислое. Придется процедить через песок.
— В королевском замке для этих целей используют обданное кипятком зерно, — светским тоном проговорил Маркус, лихорадочно соображая, как бы снова повернуть разговор в нужное русло.
Он отодвинул графин и потянулся за другим.
— Мы не можем позволить себе тратить на это зерно, — трагически вздохнула Мария, но тут же снова улыбнулась. — Не расстраивайтесь из-за неудачного вина, мой господин. Можно подсластить его гипокрасом,
[11] у нас есть на кухне. Сейчас я позову управляющего.
Мария поднялась на нетвердых ногах, подошла к кухонной занавеске из самой простой ткани и подозвала слугу:
— Добавь немного гипокраса в это ужасное вино. И прихвати что-нибудь поесть джентльмену.
— Мне ничего не надо, — поспешил возразить Маркус.
— Принеси имбирных пряников и груши, — сказала она и снова села напротив Маркуса, с усмешкой глядя на старика, забирающего со стола графин.
Этот слуга был из тех, на кого она больше всего жаловалась, хотя на самом деле питала к нему самые теплые чувства. Она чуть было не разразилась еще одним насмешливым рассказом о нем, но вовремя вспомнила, что гостя больше интересуют ее замечательные дети.
— Виллем как-то рассказал мне об одной шалости Линор, случившейся в то время, о котором я вам говорила. Хотя я так никогда и не узнала, правда это или нет. Линор клялась, что все вздор.
Что-то, чего она стыдилась, насторожился Маркус. Это звучало многообещающе.
— Расскажите.
— Ну, я не знаю, как им удалось сбежать из Орикура, однако они сумели добраться до внешних ворот. Там стоял охранник, который понятия не имел обо всей этой связанной с ними суматохе. Линор подошла к нему, по словам ее брата, с таким видом, будто нет ничего странного в том, что они здесь находятся, и сказала… сказала этому большому, сильному юноше: «Давай-ка, парень, открой нам ворота». — «Что ты дашь мне за это?» — спросил тот. Он, конечно, понятия не имел, что они из благородных. Он думал, они крестьяне, такими чумазыми они были после того, что им пришлось пережить… в наших краях слуги никогда так дерзко не разговаривают с нами, сударь, это вам не Бавария… и меня с ними не было… Ох, да, и она ответила: «Ну, я покажу тебе хорошенький цветок», и начала поднимать тунику, чтобы показать ему родимое пятно.
— Родимое пятно? — с видом принужденного внимания переспросил Маркус, уже жалея о том, что подталкивал Марию продолжить свой рассказ.
— Ох, да! — Она засмеялась и понизила голос: — Я не упоминала о нем? У нее необыкновенно изысканное родимое пятно в форме маленькой розы и такое же красное… без стебля, конечно, и без шипов, просто цветок.
— Надо полагать, оно неприлично высоко, где-нибудь на голени? — спросил Маркус, стараясь сдержать иронические нотки в голосе.
Она рассмеялась.
— Нет, сударь. Если бы так, не стоило бы и рассказывать. Мы в Бургундии не такие уж ханжи, что бы о нас ни говорили. Нет, оно… ну, я покажу вам.
Она встала, сделав ему знак обойти стол и приблизиться к ней. «О господи!» — ужаснулся Маркус, который был наслышан о чувственных вдовах. Меньше всего ему хотелось выпутываться из истории о том, что он якобы пытался кого-то соблазнить.
— Это гораздо выше.
Она улыбнулась, задрала подол туники почти до талии и ткнула пальцем в место с внутренней стороны левого бедра, очень близко к тому, на что Маркус совсем не хотел смотреть.
— Вот тут, — пьяно захихикала она.
Маркус послушно проследил взглядом за ее рукой, удивляясь тому, какая бледная и гладкая у нее кожа, вовсе не отталкивающая на вид, как он опасался. Тем не менее он весь подобрался, ожидая, что за этим последует нечто могущее повергнуть его в смущение. Однако Мария, покончив с демонстрацией, опустила подол и снова уселась.
Сенешаль рухнул в кресло — сбитый с толку, но одновременно испытывая странное облегчение.
— Виллем остановил ее, конечно. Это наш маленький семейный секрет, родимое пятно Линор. О нем знают только трое, поскольку няня и акушерка уже скончались.
Маркус готов был расцеловать ее.
— Четверо, правильнее будет сказать теперь, — сказал он подчеркнуто дружеским тоном.
— Ох, да! — захихикала она. — Но вы же ни одной душе не расскажете, правда?
— Клянусь, моя госпожа, ваша тайна будет со мной в такой же безопасности, в какой была с вами.
И он не соврал.
Она рассказала о ней лишь одному человеку.
Он тоже расскажет о ней лишь одному человеку.
Глава 12
ПАРОДИЯ
Произведение, высмеивающее то, что другие оценивают высоко
19 июля
Виллему не верилось, что прошло всего чуть больше недели: его жизнь круто изменилась, а он уже успел ко всему привыкнуть. У него есть любовница, которая — что сбивало с толку — одновременно его лучший друг, и друг, который — что совсем уж невероятно — в то же время его император. По настоянию Конрада каждый день они втроем проводили вместе свободное время, когда с делами государства и тренировкой оруженосцев бывало покончено. Трижды, когда дела государства (часто в виде снедаемых завистью, настойчиво добивающихся аудиенции придворных) требовали внимания Конрада на протяжении всего дня, любовники находили способ уединиться: дважды в подвале и один раз в густой роще на склоне холма ниже замка. Стоило Жуглет скинуть одежду, и она чудесным образом превращалась в женщину. Виллем тут же напрочь забывал, что это его друг, в чьи глаза он смотрел в Доле еще месяц назад. Даже забывал, что это менестрель, заставляющий его и Конрада неудержимо хохотать во время занятий с оруженосцами.
