— Это эдикт папского нунция, то есть мой, в котором Конраду сообщается, что его дочь остается послушницей в монастыре.
Заметив выражение облегчения на лице Маркуса, он опустил первый свиток и поднял второй.
— А это от Альфонса, графа Бургундского, просьба к королю немедленно дать свое благословение на твой брак с Имоджин.
У Маркуса от неожиданности перехватило дыхание. Он потянулся за свитками, но Павел спрятал их за спину.
— Они будут доставлены Конраду, как только Виллем из Доля получит по заслугам, — заявил он и хищно улыбнулся.
Маркус издал страдальческий стон.
— Я не могу этого сделать, Павел. Если вы рассчитывали, что я пойду на такое, вас ждет разочарование, независимо от того, как страстно я жажду получить то, что вы предлагаете.
Павел стоял с таким видом, словно отказ Маркуса его не сильно и огорчил.
— Я знал, что у тебя не хватит мужества. Просто хотел поставить тебя в известность о том, что планируется, чтобы, когда дойдет до дела, ты мне помог — если хочешь, чтобы сбылись твои ожидания.
Как Павел покинул балкон, Маркус не помнил, полностью погрузившись в трясину своих душевных переживаний. Почему-то он остро ощущал, что не может вернуться в спальню, хотя перед этим хотел немного вздремнуть у огня. Боже, неужели он когда-то отдыхал, не чувствуя на плечах груза вины? Сейчас это было трудно даже вообразить.
Он спустился по лестнице в зал, задаваясь вопросом, как выяснить, где расположился Виллем.
А потом услышал звуки, которые заставили его остановиться. Резко развернувшись, Маркус зашагал в большой зал, где у затухающего камина Жуглет играла последнюю в этот вечер мелодию.
Он присел позади нее на корточки и прошептал в затылок:
— Твой рыцарь в опасности. Не спускай с него глаз.
После чего поднялся и зашагал к лестнице, ведущей в спальню Конрада, надеясь, что, может быть, теперь сумеет уснуть.
Глава 17
REISELIED
Дорожная песнь
29 июля
Кафедральный собор в Шпейере был самым необычным творением человеческих рук, которое Виллему когда-либо доводилось видеть: казалось, такой высокий сводчатый потолок смертным возвести просто не под силу. И это после того, как Виллем уже видел Кенигсбург. Однако Кенигсбург удивлял прежде всего своими размерами; в соборе же поражало ощущение покоя и совершенно неземной радости. На следующее утро во время мессы, стоя в длинной веренице людей, дожидающихся причащения, Виллем жалел, что Жуглет нет рядом. Однако Конрад приказал им — и они были вынуждены подчиниться — во время всего путешествия даже близко не подходить друг к другу. Виллем так увлекся разглядыванием собора, что Павлу, который проводил мессу, пришлось силой развернуть его голову к себе, когда дело дошло до причащения.
Они покинули Шпейер и направились в Вормс сразу после службы. Дорога здесь тоже возвышалась над окрестными землями и была затенена деревьями; горы на западе, казалось, отступали, затянутые туманом. Внезапно лицо Виллема приобрело странный оттенок, и его вырвало. Чувствуя на себе полный ярости, подозрительный взгляд Жуглет, Маркус поспешил сообщить, что во время каждой трапезы лично проверял еду Виллема.
На обед они остановились в маленькой роще, пережидая самые жаркие часы дня. Виллему стало хуже, позывы к рвоте повторялись, хотя желудок уже был пуст. Конрад пригласил его к себе, туда, где он отдыхал под раскидистой, дающей густую тень ивой.
Жуглет немедленно отправилась на поиски Маркуса и обнаружила его рядом с большим ручьем, впадающим в медленно текущую реку; он набирал воду в кувшин для Конрада. Обычно это делал слуга, но сейчас, когда среди них явно затесался отравитель, Маркус лично взял на себя выполнение этой задачи.
— Кто это? — без всяких предисловий требовательно спросила Жуглет. — Что тебе известно?
Маркус напустил на себя невинный вид.
— Тебе не кажется, что они впустую тратят время? — с натужной небрежностью спросил он, махнув в сторону реки, где крестьяне, все в поту, вычерпывали из воды песок и наполняли им огромные бочки в поисках золота на дне Рейна.
— Вчера вечером ты предупредил меня, что Виллем в опасности.
Маркус, избегая взгляда Жуглет, сосредоточился на том, чтобы кувшин с водой не выскользнул из мокрых пальцев. Потом до него дошло, что же он натворил.
— С какой стати мне предупреждать тебя? Конрад велел вам не приближаться друг к другу, и ты, как самопровозглашенный ангел-хранитель Виллема, в данный момент совершенно беспомощен. Не знаю, кто предостерегал тебя, но ему следовало бы помнить об этом и отправиться прямо к Конраду.
Он снова перевел взгляд на реку; бесполезный труд крестьян воспринимался им как метафора, от которой щемило сердце. Жуглет возмущенно фыркнула.
— Ты — извращенная душа, Маркус. Хотелось бы верить, что у тебя хватит совести не обрекать себя на вечные муки.
— Совесть сделала меня таким, каков я есть.
Маркус по-прежнему не сводил взгляда с добытчиков золота.
— Тогда разбуди ее прямо сейчас и поговори с Конрадом, — продолжала давить Жуглет. — Расскажи ему, почему ты предупредил меня вчера вечером.
— Я не предупреждал тебя.
— Маркус! — взорвалась Жуглет.
— Давай я скажу тебе, что мне известно, а ты поговори с Конрадом. Так будет лучше, учитывая, что граф и кардинал не спускают с нас глаз.
— Ты не хочешь быть в ответе за то, что можешь сообщить мне, — выпалила менестрель.
— Просто сейчас ты, похоже, единственный человек при дворе, которому его величество доверяет, — с горечью сказал Маркус. — Он выслушает тебя. Скажи ему, что Павел предлагал выполнить мое сердечное желание, если я избавлюсь от Виллема, но я отказался.
— И что же это за сердечное желание? Надо полагать, прекрасная Имоджин, погубительница мужских сердец?
— Да, — ответил Маркус с таким несчастным видом, что до Жуглет наконец дошло, увы, слишком поздно: этот человек в таком состоянии, что поистине способен на все.
— Проституция определенно имеет свои преимущества, — разглагольствовала Жанетта, сидя на коне за спиной Эрика и отгоняя жужжащих комаров. — К примеру, мы так низко пали, что никто не ждет от нас повиновения закону. По сути дела, на нас он не распространяется. Разве это не преимущество? Что бы я ни вытворяла, мне все сойдет с рук!
Эрик подтолкнул ее локтем — дескать, умолкни! — хотя на самом деле понимал, почему она чешет языком, и был ей за это благодарен. Дорога и тягостная влажная жара измотали Линор до предела. Похоже, единственным источником энергии для нее могли стать сильные эмоции. Жанетта, осознавая это, все время рассказывала что-нибудь эдакое, в надежде вызвать у Линор взрыв возмущения. Первые полтора дня это приносило плоды. За это время Эрик, обследовав навоз на дороге, пришел к выводу, что они движутся примерно в том же темпе, что и король со своей свитой.
