— Хотелось бы знать, когда мы отправимся в Иерусалим, — сказал я.
Мессир Бонифаций по-отечески похлопал меня по руке, посмеиваясь.
— Мой благочестивый пилигрим, — сказал он, — для начала давай воспользуемся моментом, чтобы восстановить силы и насладиться удачей.
— Это не удача, — сказал я, — это средство добраться до Иерусалима.
И я не чувствую себя виноватым за эти слова, ибо так оно и есть.
— Мы снимемся с места, как только нам полностью заплатят, — сказал мессир Бонифаций.
— И когда же это произойдет?
— Сразу после коронации Алексея.
— А когда это произойдет?
— Первого августа, — изрек мессир Бонифаций так, словно победил в споре. — Через две недели. Вот тогда он заплатит нам остаток долга, как уверяет меня Константин Филоксенит. А потом мы отправимся прямиком в Святую землю, — Он откинулся на спинку стула, сложил руки на коленях и заулыбался, как любящий отец. — А потом Грегор Майнцский прославится как величайший пилигрим в истории христианства, после чего он вернется со мной на родину и останется при моем дворе столько, сколько захочет. И несмотря на то что он женат на моей дочери, он даже может получить обратно любимую всеми шлюху. — Маркиз слегка посерьезнел. — Кстати, если уж речь зашла о подобных женщинах, мне было жаль узнать о смерти твоей Джамили.
— Сколько времени, по-вашему, понадобится Алексею, чтобы расплатиться с нами?
Мессир Бонифаций вздохнул.
— Грегор, приказываю тебе перестать волноваться по этому поводу. Я доверяю людям, которых мы только что возвели на трон, иначе не стал бы им помогать!
— Мы не возводили на трон Исаака…
— Мы устранили его брата, узурпатора, и легко могли бы устранить его самого, если бы я счел это необходимым, — возразил мессир Бонифаций. — Но я этого не сделал. Мы имеем дело с достойными людьми.
— Рад это слышать, мессир. В таком случае, полагаю, вскоре мы продолжим наше паломничество.
— Если ты так озабочен тем, чтобы продолжить паломничество, Грегор, — сказал мессир Бонифаций, — воспользуйся возможностью и, пока мы здесь, посети местные святые места. Айя-София, храм Святой мудрости, величайший в своем роде.
— Величайший не означает святой.
— На окраине города, — сказал мессир Бонифаций, — вдали от всего, находится самая необычная святыня мира: голова Иоанна Крестителя. Пойди поклонись ей.
Я невольно бросил взгляд на городские стены. У нас с Иоанном Крестителем один день рождения, а кроме того, в моем родовом гербе есть его цветок. В рукояти меча я храню небольшую реликвию — лоскуток его одежды. У меня с ним тесная духовная связь. Мой тесть хорошо это знает.
— И в самом деле, — продолжал мессир, очень стараясь перевести разговор на другую тему. — Даю тебе приказ: пока твои оруженосцы переносят шатер, дай себе день отдыха и посети город. Местным реликвиям, святыням и церквям нет числа, и все они ждут, чтобы принять тебя как пилигрима. Константинополь, Царьград, Новый Рим ждет твоего поклонения.
43
Мне совершенно не хотелось поклоняться Царьграду, но Грегор отказался оставить меня одного в мрачном настроении. Он очень серьезно относился к своей роли пилигрима и оставил в лагере не только оружие с доспехами, но и обычное платье. Надел длинную белую рубаху, подпоясался, обулся в сандалии, взял с собой кошелек и деревянный посох (который я все эти месяцы считал не по размеру длинным шестом для установки палатки). По сравнению с ним я выглядел настоящим франтом, хотя по-прежнему ходил в ободранных после пожара в Пере штанах.
В город мы вошли пешком, через Влахернский дворец. Грегор до сих пор не видел устройства этого огромного сооружения и пришел в ужас от моего безразличия, пока нас вели по некоторым из тех дворов, где я побывал с Джамилей всего два дня назад. Чтобы как-то оправдаться, пришлось поведать ему, чего именно нам удалось здесь с ней добиться. Он был ошеломлен и в течение нескольких недель, пока сам не убедился в моих способностях, мне не верил.
Пройдя Влахерну, мы вошли в северную оконечность города. Приблизившись к дымящемуся кварталу, недавно сожженному венецианцами, мы оказались у первой святыни. Это была маленькая круглая церквушка под куполом, напоминавшая те, что я видел в Венеции. Когда-то ее окружали сады, а теперь — лишь коптящие обугленные пеньки. Сама церковь из камня и кирпича, с черепичной крышей не пострадала, если не считать сажи на стенах.
Здесь собралась целая стайка предприимчивых молодых греков, в достаточной степени владеющих французским или итальянским, чтобы предлагать себя странствующим пилигримам в качестве проводников. Определить по виду их положение в обществе было невозможно, но они принадлежали к любителям очень коротких туник и сверхярких облегающих штанов. За меньшие деньги, что я получил бы, играя весь вечер у Дандоло, один из этих парней брался показать нам самые важные христианские достопримечательности. Многие рыцари поступили подобно нам: пришли осмотреть город, пока слуги перемещали их шатры через бухту. Греки быстро смекнули, что к чему, поэтому в проводниках не было недостатка. Все они улыбались и настойчиво предлагали свои услуги.
Грегор подозвал менее напористого юношу, державшегося поодаль. Это был совсем еще мальчик, невысокий, головастый, с твердым коротким подбородком, от природы строгим лицом и пронзительным взглядом черных глаз. Он отрастил длинную шевелюру, но над бородой ему еще предстояло поработать. Туника на нем была короткая, но не настолько, как у его сверстников, а облегающие штаны украшены гораздо скромнее. Он назвался Ионнисом.
— Сколько ты с нас возьмешь, Ионнис? — неловко спросил Грегор (рыцари обычно не пятнают себя земными проблемами вроде денежных).
— Денег не надо, мессир, — серьезно ответил парень. — Я покажу вам достойное зрелище бесплатно.
Грегор обернулся на других проводников: те, кто заполучил возможных клиентов, нещадно торговались с ними или уже уводили в город.
— Так ты не берешь платы? Почему? Другие ведь просят денег.
— Я покажу вам, какой у нас красивый город. Поймите меня, — ответил Ионнис без тени улыбки, и было трудно понять, то ли это приказ, то ли просьба, то ли вопрос. — У нас красивый город, и вы должны сохранить его красивым. Понимаете?
— Да, — в один голос ответили все.
Мы вошли в церковь, и нашему взору сразу открылось все ее внутреннее убранство, ибо планировка была простая, открытая. Первое, что мы увидели, — фреску с православными святыми, глядящими на нас. Они мне показались гораздо дружелюбнее их католических двойников. Ионнис три раза поклонился святым, потом дотронулся до земли и перекрестился. Затем он приблизился к изображению женщины, коснулся его и поцеловал. А потом начал разговаривать с ней — не молиться, а просто разговаривать. Мы с Грегором переглянулись. Чтобы не ляпнуть какое-нибудь неуместное замечание, о котором потом пожалею, я постарался отвлечься и принялся оглядываться.
