— Так что же все-таки это такое? — упорствовал я.
Ионнис взглянул и произнес какое-то непонятное мне слово. Попробовал дать пояснение, но безрезультатно. В конце концов он сказал:
— Водяной мост. Понятно?
— Акведук, — сказал Грегор. — Я так и думал, но прежде никогда не видел таких больших.
В моем малонаселенном крае, где всегда идет дождь, я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Сооружение показалось мне настолько необычным, что я даже перестал дерзить.
Когда Грегор объяснил, что такое акведук и для чего предназначен, он показался мне еще более удивительным, а тут Ионнис, видя наш интерес, добавил отдельные подробности, так что акведук для меня приобрел почти мифические пропорции.
Это сооружение являлось частью водного пути, созданного почти тысячу лет назад. Растянувшись на сотню миль, акведук направлял воду северного озера на юг через реки, каналы, тоннели и внешние сооружения, подобные тому, которое мы сейчас лицезрели. Благодаря постепенно снижавшемуся уровню вода подавалась в город, затем после акведука попадала в тоннель, прорытый в дальнем холме, и, наконец, в несколько водохранилищ. Если бы городу угрожали извне, он никогда не испытывал бы недостатка в воде.
Нашего проводника, видимо, позабавило, что акведук произвел на меня такое впечатление. Как-никак, он простоял здесь целую вечность и не имел никакого отношения к славе Господней. А мы ведь пилигримы. Нам ни до чего нет дела, кроме славы Господней. Разве не так? Что ж, он покажет нам, в чем проявилась слава Всевышнего, чтобы мы поняли, как важно сохранить город в целости. «Поймите меня», — молил юноша. И мы его поняли. Если мне раньше и хотелось поддеть Грегора за его излишнюю набожность, то теперь это желание прошло. Наш юный проводник верил, что именно такая набожность и поможет его родине уцелеть. И я не собирался пробуждать в нем тревогу, я подыграл им обоим.
В тот день мы обошли много церквей и монастырей, сделав перерыв только раз, чтобы отведать пищу, к которой почти не притронулись — такая она была острая. Повсюду на нашем пути попадались знакомые лица других пилигримов, которые, подобно нам, осматривали город, изнывая от жары. Их, как и Грегора, приводило в восторг и удивляло радушие горожан. Выходит, армия на самом деле выступала на стороне города! Мы, оказывается, спасители Константинополя! Мы выполнили свой христианский долг!
Ни в одной из прохладных церквей нас не заставляли пялиться на распятие, но мы осмотрели множество святынь в ковчегах (иногда искусно сделанных, иногда вычурных), чудесных золотых мозаик и целую вереницу Иисусов, мирно благословляющих нас из-под куполов. Каждый раз при виде его фигуры я невольно восхищался ею и думал, что мне следовало бы принять философию доброты и любви перед лицом страдания и боли… Потом мы выходили из церкви на удушающую жару, и, не видя перед собой образа, воплощающего доброжелательность, я снова возвращался к сварливому страданию — так было гораздо проще.
В нескольких церквях нам заявили, что у них нет никаких реликвий, или, быть может, просто не хотели их показывать, даже после пожертвования Грегора. Дело менялось, когда он вытаскивал восковую печать Бонифация, объясняя, что приходится предводителю войска зятем. Вот тогда ему отказа не было — неизменно открывался доступ ко всем святыням. Ионнис до той поры и не подозревал, с кем имеет дело. Он был просто огорошен, когда Грегор в первый раз воспользовался своим высоким званием. После этого юноша приставал ко всем прохожим, лопоча что-то на греческом. Он получал мрачное удовольствие, что избран Богом или судьбой для сегодняшнего испытания.
Более того, чтобы расширить свою возможность похвастаться, Ионнис решил избрать живописный путь к собору Святой Софии, сделав крюк к бухте. Мы оказались поблизости от венецианских кварталов; нужно было только миновать холм у бухты, чтобы попасть чуть ли не в саму Венецию. Дома были в основном деревянные, но по архитектуре — венецианские. У воды было прохладно, дул легкий ветерок, что совсем не похоже на Венецию. Тем не менее и звуки, и запахи, и венецианский диалект, и лица, даже обрывки разговоров — все было мне знакомо. Венецианские вкусы, особенно в одежде, очень похожи на византийские. Только здесь явственно ощущалось влияние Запада. Мы вышли на шумную площадь, совсем как Риальто, уставленную прилавками и торговыми палатками. До нас тут в этот день побывал дож. Я слышал, как люди возбужденно судачили о нем: Дандоло уважали даже бывшие соотечественники из Венеции. Некоторых волновало, что теперь латинянам могут повысить налоги, чтобы выплатить остальной долг гостям (то есть армии). Но во всех прочих отношениях люди вели себя спокойно и не теряли надежды. Молодые незамужние женщины собирались небольшими группками на площади и с хихиканьем предвкушали вечерние визиты венецианских моряков. Я презирал их стремление завязать интрижку и самодовольно заявил сам себе, что счастья им все равно не видать.
Грегор опустил тяжелую ладонь на мое плечо и развернул меня к маленькой лавке, где продавались свежие сыры — каждый из нас особенно похвалялся тем, как делают сыр у него на родине, и сокрушался из-за его отсутствия во время путешествия.
— Вот то место, которому я готов покровительствовать! — весело воскликнул Грегор. — Идем!
— В генуэзском квартале продается лучший сыр, — предложил Ионнис. Казалось, он хотел, чтобы мы обошли все латинское поселение и дали ему возможность похвастаться. — А еще вы можете купить египетский лен. В это время года он очень дешев. Вдоль пристани на рынках и в больших магазинах торгуют купцы из России, Ломбардии, Испании, Ханаана…
[39]
— Туда мы тоже сходим, — умиротворенно объявил Грегор и направился в лавку.
Я хмуро потащился за ним. Ионнис плелся сзади, продолжая перечислять страны, представленные вдоль пристани, и стоически хвастаясь, что ежедневный доход города равен двадцати тысячам золотых монет.
— Отличная новость. Выходит, вы сможете расплатиться с нами через пять дней, — сказал рыцарь, не вслушиваясь (кстати, обменный курс он тоже переврал).
Грегор купил очень маленький кусочек сыра (раздав почти все свои деньги в церквях, где мы побывали) и послал Ионниса в соседнюю пекарню за свежим хлебом.
Мы вышли из лавки на широкую и шумную улицу. Я поднял взгляд и увидел настолько знакомое лицо, что сразу даже не понял, насколько странно встретить его здесь. В нескольких шагах от нас стояла Джамиля с еще одной иудейкой; у обеих висели на локтях корзинки. Она ушла только вчера, а мне казалось, будто мы не виделись несколько недель.
— Что ты здесь делаешь? — визгливо поинтересовался я.
Грегор, внезапно засмущавшись, кивнул Джамиле, потом нервно улыбнулся и второй женщине. Джамиля поспешила представить подругу как Руфь. Женщина кивнула, но сразу отвернулась. Джамиля на меня не смотрела.
— Руфь не говорит по-французски, — пояснила Джамиля Грегору в качестве извинения.
