— И это… — казалось, Грегор от усталости едва шевелит языком, — это приемлемо для баронов? Достаточный предлог, чтобы армия пилигримов пошла войной на христиан? При условии, что мы пришли сюда только потому, что хотели помочь этим самым христианам?
Конрад снова поморщился.
— Да, это проблема, — признал он. — Пилигримы будут сражаться, правда с огромным недовольством. И с каждым днем их недовольство растет, ибо если предположить, что мы возьмем город, то армия останется здесь. Целиком. По меньшей мере, на год.
Грегор удивил меня, разразившись бранью, громкой и яростной, какой я не слышал из его уст уже много недель. Он даже приосанился.
— А какой нашли предлог, чтобы потребовать это от нас? — спросил он, истощив весь свой запас ругательств.
— Бароны уже все решили, — сказал Конрад. — Как только город будет взят, за ним понадобится установить контроль. Нужна целая армия, не меньше, иначе он вновь будет для нас потерян. Поэтому сегодня был подписан договор между баронами и Дандоло.
— Дандоло… — проворчал Грегор.
— Легко винить Дандоло, но он меньше всех стремится к этому, — сказал Конрад. — Должен признать, что если не считать осады Задара, то он ведет себя гораздо честнее по отношению к Папе, чем большинство предводителей пилигримов. Итак, в договоре отмечается, что армия останется здесь и будет наблюдать за переходом города в руки пилигримов.
— В чьи именно руки, хотелось бы знать, — подал голос я.
— Они все взяли на себя обязательства по этому пункту, — ответил Конрад. — Предполагая, что мы одержим победу, новым императором должен стать один из наших, поскольку среди местных не осталось ни одного приемлемого кандидата.
— Бонифаций Монферрат, — произнес Грегор, как человек, только сейчас догадавшийся, что его провели.
— Нет-нет, — поспешил успокоить нас Конрад. — Это решат выборы.
— Выберут Бонифация, — сказал Грегор.
— Возможно, и нет, — настаивал Конрад. — Имею честь быть одним из голосующих. Всего нас двенадцать — шесть пилигримов, шесть венецианцев. От пилигримов в выборах будут участвовать одни только священнослужители, для большей объективности.
Я расхохотался.
— Вы приятель Бонифация, какая же тут объективность?
— У Бонифация нет соперников, поэтому об объективности можно не беспокоиться, — высказалась Джамиля.
— Мерзкое отродье, — пробормотал я. — Император Бонифаций. Интересно, как долго он…
— Ты чересчур циничен, — сказала Джамиля. — Я уверена, что, вплоть до самой смерти Алексея, Бонифаций был вполне удовлетворен своей ролью кукловода при императоре-марионетке.
— Мессиру Бонифацию придется выдержать серьезное соперничество, — сообщил нам Конрад.
— Разумеется, — сказал я. — Он выступит против всеобщего любимца, слепого старца.
— Нет, Дандоло ясно дал понять, что не стремится на трон, так что его кандидатуру даже не рассматривали. По сегодняшнему совету, однако, можно сделать вывод, что большой поддержкой пользуется Балдуин Фландрский.
Это удивило всех нас.
— Да ведь он даже младше меня, — сказал я.
— Так ты что, хочешь выдвинуть свою кандидатуру? — сухо осведомилась Джамиля.
— Тогда тебе понадобится Джамиля в качестве канцлера, — пробормотала мне на ухо Лилиана, сделав смелую попытку присоединиться к разговору.
— Балдуин — приятный, порядочный человек, — сказал Конрад, не обращая на нас внимания.
— А еще он вассал французского короля, — устало напомнил Грегор, — поэтому французские священники проголосуют за него.
— Их много, а я один, — сказал германский священнослужитель, — поэтому у Бонифация не будет несправедливого перевеса, даже если бы мне захотелось отдать ему свой голос.
— Все равно выберут Бонифация, — сказал Грегор. — Давайте не будем притворяться, что результат может быть иным.
— Мерзкое отродье, — снова проворчал я.
— Вообще-то, — сказала Джамиля, барабаня пальцами по стоящему рядом сундуку, — давайте хорошенько подумаем. Половина голосующих — венецианцы, верно? Они всегда строят свою политику как одно целое, думая в первую очередь об интересах республики, а не о личных выгодах. Бонифаций связан с Генуей, торговым соперником Венеции. Половина голосующих захочет, чтобы новый император оказывал предпочтение Венеции, а не Генуе…
— …поэтому никто из венецианцев не отдаст свой голос за Бонифация, — закончил я за нее. — Если Балдуин — единственный кандидат, они проголосуют за Балдуина. Поэтому Балдуин уже сейчас имеет половину голосов только потому, что он не Бонифаций. И если один-единственный священнослужитель проголосует за Балдуина, то он и победит. — Я улыбнулся. — И тогда Бонифацию не быть императором. Все-таки есть в этом мире справедливость.
— Наверняка он успел сам это вычислить, — сказала Лилиана, заерзав на месте. — Готова биться об заклад, у него уже и план готов, как подтасовать голоса.
Грегор издал вопль отвращения, выразив таким образом свое согласие.
Конрад занервничал, увидев, какой оборот принимает разговор.
— Бонифаций как командующий армией направляет все свои мысли на предстоящую битву.
— Итак, — сказал Грегор, — подведем итог: армия Папы, собранная исключительно с целью защиты христианского мира, собирается разграбить величайший христианский город, а затем превратится в наемную силу, чтобы удержать завоевателя на троне. Спасибо за новость, святой отец. Теперь мне ясно, что нужно делать. — Он наконец поднялся в полный рост, слегка пошатываясь. — Лилиана, я сам отвезу тебя в Германию. С этого момента я больше не участвую в этом балагане.
Конрад подошел к Грегору, взял его руку и заискивающе заглянул ему в глаза.
— Грегор, ты должен остаться и принять участие в сражении, — сказал он. — В противном случае это плохо скажется на тебе. Ты поставишь под угрозу не только свое будущее, но и будущее своего сына.
Грегор посмотрел на Конрада с таким неприкрытым отвращением, что церковник отпустил его руку и отпрянул.
— Вы только что говорили с Бонифацием, — заявил Грегор. — Это он велел вам обработать меня.
Конрад испуганно замахал руками.
— Я здесь вовсе не как агент Бонифация. Мы с ним теперь расходимся во мнениях. — В знак примирения он вновь потянулся к руке Грегора. — Но я знаю, как устроен мир, сынок, и пекусь о твоем благе, чтобы ты до конца жизни мог совершать деяния, угодные Богу. Теперь ты должен заботиться и о ребенке.
— Их у меня двое, — сказал Грегор, указывая на огромный живот Лилианы. — Я знаю эту женщину лучше, чем ту, на которой женат. Разве я могу не беспокоиться о судьбе племянника?
— Тем более ты должен сохранить свою славу воина, — сказал Конрад. — Пусть британский бродяжка вместо тебя отвезет Лилиану в безопасное место, а ты останешься здесь и выполнишь свой долг.
